Водки выпивается не меньше, я уверен. Однако, стиль общения довольно монотонный. Ну не дерутся, конечно… Впрочем, может, даже и дерутся.

— Нет, мы, конечно и дерёмся тоже. Однажды мы подрались с присутствующим здесь Васильевым, за право спасти от пьяного хулигана Сашу Ройфе. Ройфе при этом отбивался от хулигана. Меня так же точит желание убить Лукина.

А сегодня я прочитал доклад Валентинова, там как раз об этом говорится. На мой взгляд вот в чём дело — совершенно прав Валентинов в том, что большая литература выродилась непонятно во что. И на сегодняшний день фантастика представляет весь спектр сюжетов литературы. Я убеждён, что русская литература, которая всегда была больше, чем просто литература напрямую растёт из православной традиции. Поскольку церковное ведомство всё больше и больше становилось государственным, то литература взяла на себя часть церковных функций. В Западной Европе литература редко строится на желании пасти народы. В России писатель всегда учил как жить, бичевал, вскрывал язвы. Потом пришёл Союз Писателей, который был та же церковь, и часть писателей ушла в диссидентство или в фантастику. И теперь, на мой взгляд только в фантастике сохранилось желание и возможность к совершенствованию, вот на краю дивана здесь сидит Владимир Васильев, который начал писать чисто развлекательные вещи, а потом из этого получилось совсем иное, в его прозе появились вопросы "кто я"", "зачем я?", всё то, что составляет настоящую литературу.

— Есть несколько поколений в фантастике. Есть уже состоявшиеся, есть поколение тридцатилетних. Есть тиражи, она, фантастика, имеет спрос. Но сейчас приходит сетевая составляющая фантастической литературы. Сеть не меняет содержания текста, но есть и тексты, написанные специально для Сети, есть специфическое для Сети общение — форумы, гостевые книги… Каков взгляд писателя состоявшегося в "бумажном виде" на "сетевую литературу?

— Пока наше поколение не ушло, бумажная книга не умрёт. Её можно подержать, понюхать…

— Подарить в конце концов.

— Ну и подарить, конечно. А что есть обсуждения, так это замечательно. Потому что для писателя самое дорогое — это услышать что-то о себе, пусть даже и нелицеприятное. Пусть и необъективное. Дело в том, что как раз из меня жизнь выбила повышенную обидчивость. А именно Интернет даёт возможность мгновенного обсуждения. Это чрезвычайно полезно.

— Ну вот и самый гадкий вопрос — ваши творческие планы.

— У меня идёт сериал о Сельве — на самом деле я хотел написать авантюрный роман, а получился бесконечный сериал, который я собираюсь закончить в будущем году. Это реалии нашей жизни, перенесённые в другое время. А вот ещё я хочу сделать книгу под условным названием "Сказки дядюшки Сэма. Америка, какая она есть" — мне очень понравилась бушковская идея. Мне захотелось исполнить свою давнюю мечту, написать о такой гордой стране как США без всякой злобы, а просто рассказать о том, что сами они не всегда любят вспоминать. Вот, например, во время войны между Севером и Югом северяне начали призывать негров в армию за несколько месяцев до конца войны и только во вспомогательные части за исключением одного полка, а в южных армиях они сражались с первого дня войны, причём рабам давали оружие. Ну и так далее.

И кроме того, мы с моим хорошем другом Кириллом Яськовым пишем роман о том, что было бы, если Россия смогла бы колонизовать Америку лет на семьдесят раньше. То есть о том, что было бы, если бы Пётр не умер и в последний момент помиловал бы Меньшикова. И вот Меньшиков забирает из голландских банков свои четырнадцать миллионов ворованных талеров и с ними, и со своей безумной энергией отправляется колонизировать Америку… Вот такие планы.

Извините, если кого обидел.

08 января 2009

История про Бориса Миронова

Это, собственно, разговор с Борисом Мироновым в июне 2000 года.

Борис Николаевич Миронов родился в 1942 году, Окончил Ленинградский государственный университет в 1965 г. В 1969 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме "Хлебные цены России в XVIII в.", в 1983 г. — докторскую диссертацию по теме "Внутренний рынок России в XVIII-первой половине XIX в.". Работает в Институт е Российской истории. Общее число публикаций более 100, из них 7 книг "Историк и математика" (Л., Наука, 1975), "Внутренний рынок России во второй половине XVIII-первой половине XIX в. (Л.: Наука, 1981), Историк и социология (Л.: Наука,1984); Хлебные цены в России за два столетия (XVIII–XIX вв.) (Л.: Наука, 1985); Русский город в 1740-1860-е гг. (Л.; Наука, 1990); История в цифрах (Л.: Наука, 1991); Социальная история России периода империи (СПб.: Дм. Буланин, 1999). 28 статей опубликованы на семи языках в ведущих журналах и сборниках статей за рубежом США, Англии, Германии, Франции, Испании, Японии, Венгрии. Книга "Историк и математика" переведена на китайский язык. В настоящее время работает над книгой "Благосостояние населения России по антропометрическим данным за три века (XVIII–XX вв.). Речь идёт о книге Б. Н. Миронов "Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства". Т. 1, 2. СПб., 1999. 548+566 с. С тех пор он написал много что другого.

— Мы часто употребляем понятия "Российская империя" или "российская колониальная империя" не задумываясь. А была ли Россия колониальной державой в европейском смысле этого слова?

— Нет, хотя элементы колониализма, по его мнению, наблюдались, например по отношению к народам Сибири, и считает, что ярлык "колониальной державы" не соответствовал сущности Российской империи.

Во-первых, русские не были "господствующим" народом империи: они подвергались частичной социальной дискриминации по сравнению с нерусскими и уступали ряду народов (например, немцам, полякам и евреям) по степени урбанизированности, уровню грамотности, экономическому развитию, по числу лиц, занятых в сфере интеллектуального труда. Русские в массе всегда жили хуже, чем нерусские. И если по уровню жизни судить по средней продолжительности жизни, то русские даже на рубеже XIX–XX вв. уступали не только латышам, эстонцам, литовцам, евреям и полякам, но также украинцам, белорусам, татарам и башкирам. Во-вторых, национальная политика России отличалась прагматизмом и терпимостью по отношению к нерусским, ставила на первое место не экономические, а политико-стратегические задачи; религиозная и языковая ассимиляция и долгое время также административно-правовая интеграция не входили в ее цели, "господствующий" народ не поглощал побежденных. Нерусские к этому настолько привыкли, что всякие попытки интеграции и модернизации вызывали у них бурный протест, который подрывал стабильность социально-политического порядка и заставлял центральное правительство скоро от них отказываться. В-третьих, в экономическом и культурном смысле русский центр уступал западной периферии и незначительно превосходил большинство своих восточных и южных окраин.

В-четвертых,