Дверной звонок разрывался.

Эрика едва успела натянуть обратно только что снятый свитер, а кнопку уже нажали раз десять. А теперь просто вдавили и не отпускали.

— Да иду, я, иду! — устало распахнула она дверь. — Алый?

— Мне звонила Нина. Что случилось? — он посмотрел на Эрику, заглянул в комнату, опять на заплаканную Эрику. И захлопнул за собой дверь. — Я приехал сразу, как смог. Что…

— Нину увезли в больницу, — выдохнула она.

— О, боже! — подхватил он Эрику за талию и обнял. Обхватил двумя руками, прижал к себе. — Что-то серьёзное?

Она передала слова врача, уткнулась в его грудь и снова заплакала.

— Ну-ну, малыш, — гладил он её по голове, как маленькую. — Она в больнице. Ей там помогут. Всё обойдётся.

— Новый год же, — всхлипнула Эрика.

— Ну и что? — подняв за подбородок, стирал с её лица слёзы Алый. Её потёкшую тушь. Обкусанную помаду. — А дети где?

— Уложила только что.

И он снова её обнял. Крепко-крепко. И нежно-нежно.

«Господи, как я устала, — прижалась Эрика к нему щекой. — Как достало это всё. Это бесконечное ожидание неизвестно чего. Это мыканье. Нужда. Сопротивление. Уже сказать ему «да» и успокоиться. Забыть. Забыться. Сдаться в плен», — горько усмехнулась она.

А его губы прижались к макушке, потом к виску, скользнули ниже, к уху.

— Выходи за меня.

Его рука легла на шею, прижав волосы. И Эрика первый раз не сказала «нет» немедленно, не задумываясь, категорично и уверенно.

— Алый, — выдохнула она. — Ты же не будешь со мной счастлив.

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда. Ты же знаешь: я люблю не тебя. И всегда буду любить. Не тебя.

— Эрика, он не придёт, — погладил Алый большим пальцем её щёку. — Смирись уже. Он. Не придёт.

«Нет», — покачала она головой. Она же слышала. Сегодня. Его голос.

Может, ей показалось. Может, она сама себя убедила, что это он. Может, она сходит с ума. Но она не сможет жить без этой надежды. Не сможет не ждать.

— Нет, — повторила она вслух. — Нет, Алый.

— Да пойми же ты наконец, — взял он её лицо в ладони, всматриваясь в глаза. — Это ты его ждёшь. А он не ищет тебя. Понимаешь: не ищет. У него давно своя жизнь. А у тебя должна быть своя. Если бы хотел, нашёл бы. Я же нашёл.

«Да хрен бы ты меня нашёл, — всматривалась в его волевое жёсткое лицо Эрика. — Если бы не Нина. Ведь я сбежала не от Ильи, не от Ваграма. От тебя, Алый».

— Он думает, что ты вышла замуж. У тебя всё хорошо: муж, семья, дети.

— Думаешь, он поверил?

Алый горько усмехнулся.

— Тебе трудно не поверить, ведь ты была так убедительна. Все поверили. Даже я, что ты выходишь за меня замуж. За меня, Эрика! А ты… — он отпустил её, поднял руки в стороны и обречённо уронил. — Два года! Два грёбаных года я тебя искал. По всей стране. Идиот. Хотя мог бы сразу догадаться, что ты приедешь именно сюда. Что ты купишь чёртовы билеты до Владивостока, а приедешь сюда. А я ведь летал. В мать его проклятый Владивосток. И запросы посылал. И мотался как чёртов челнок по восемь часов в одну сторону. Спал, жил в самолётах. Но тебя как корова языком слизала.

— И к чему это опять? — тяжело вздохнула Эрика. Да, она поступила плохо. Со всеми. Да, она сбежала. Да, наврала. Поступила глупо, безрассудно, даже жестоко. Но она была беременна. И ей было страшно. Очень страшно. Ей и сейчас страшно, хотя… уже не так.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— К тому, что хватит, — выдохнул Алый. — Хватит, твою мать! Детям нужен дом. Им нужна полноценная семья, занятия, толковые преподаватели, хорошая школа. Если тебе плевать на себя, подумай о них. Подумай о сестре, в конце концов. Сколько она будет с тобой мотаться? Отмывать эти грязные халупы, выводить клопов из чужих диванов. Ради чего это всё? Ради чего?!

— Не ори. Детей разбудишь, — отвернулась она.

— Эрика, — развернул её Алый к себе лицом. — Ты убегаешь от меня? Меняешь работы, квартиры, телефоны? Нигде надолго не задерживаешься, не прописываешься?

— Убегала, — ответила она, а про себя добавила: «Когда-то давно. А теперь мне просто негде прописываться». Но он словно услышал «да».

— Так именно я тебя всегда и нахожу. Я, а не он, Эрика. Так может, хватит? Я всё ещё здесь.

— Это его дети, а не твои, Алый.

— Да плевать! Они растут со мной. Их воспитываю я. И выращу как своих. А может, и своих ещё нарожаем.

Он стиснул зубы, глядя на неё. Пристально. Не мигая. В упор.

— Нет, Алый, — ответила она его стальным холодным глазам. — Я не люблю тебя.

— Зато я тебя люблю.

— Но этого недостаточно! — сделала она шаг назад.

— Мне — достаточно. Я даю тебе срок до следующего года. У тебя есть один день. Последний день, Эрика. Подумай о детях.

— А если я скажу «нет»? — прикусила она губу.

— Значит, нет, — снова развёл он руки в стороны. И обернулся у двери. — Ты просила тебя удивить, — он полез в карман. — Но я понял, что не смогу. Мне нечем тебя удивить. Поэтому просто возьми. Я всё пойму, если ты его наденешь, — он поставил на старенькое трюмо бархатную коробочку и вышел, аккуратно захлопнув за собой дверь.

«Только не кольцо! Только не кольцо! — уговаривала Эрика белый бантик на бирюзовом бархате. — Только не… Да вашу ж меня!»

Она вытащила за тонкий ободок украшение, в оправу которого был вставлен целый прозрачный булыжник.

Сколько девушек продали бы душу только за это кольцо. Сколько их ненавидели её, наверное, в этот момент. Но Эрика не рискнула его даже померить. Убрала от греха подальше. И зло захлопнула ящик комода.

Бросила постель на старенький диван, что она даже не раскладывала, так и спала на половинке. И забравшись под одеяло, уставилась на ёлку.

Там в свете уличных фонарей, среди нарядных игрушек, конфет в блестящих фантиках и мерно покачивающихся на нитках мандаринов поблёскивали глянцем старые фотографии. Дети всё же развесили их на ёлке. Те, где они вчетвером: Эрика, Нина, Алый, Илья. Те, где Эрика с Ильей. Глафирка с Данькой — с самого младенчества во всех видах. Только Эрика. Только Илья.