Ко всему прочему, приближался выпускной, и я понятия не имела, чем хотела заниматься после него. Мои друзья все распланировали – колледжи, профессиональное училище, работа на родительской ферме, – но мне ничего не нравилось. Я склонялась к школе косметологии, но только потому, что больше меня ничего не интересовало. Я ощущала себя потерянной и впервые считала, что моя вера никуда меня не ведет.

Каждое воскресенье я ходила с родителями и сестрой в церковь. Была в школе президентом Общины учащихся-христиан. Каждую среду вечером посещала с друзьями молодежную группу и молилась. Очень сильно молилась, но как будто ничего не изменилось. Бог словно не слышал меня. И, должна признать, мое отчаяние превратило меня в человека, которого не примешь за хорошего христианина. Мне казалось, я все делала правильно, а Бог так и не вел меня к тому, чего я хотела. Тем временем мои друзья, одноклассники и даже моя собственная семья не были такими «хорошими», как я, вели себя не как настоящие христиане, но это не имело никакого значения. Они казались счастливыми, а я – нет. У них была цель, у меня – нет. И я не нашла ничего лучшего, чем судить их. Напоминать им – и себе, – что они не такие «хорошие», как я. Отмечала каждый незначительный грех, тем самым чувствуя себя лучше. Я этим не горжусь.

В последнюю встречу с Сарой Макхейл я повела себя ужасно.

Во время английского я вышла с пропуском в уборную. Наша учительница, миссис Киблер, предпочитала никого не выпускать из кабинета, даже в уборную, поэтому в другой ситуации я вышла бы только после звонка. Но в тот день она отсутствовала, и к нам приставили более снисходительного учителя, мистера Шокли. Будучи молодым преподавателем, он разрешил нам называть его по имени, Ки́том, и позволил ругаться на уроке матом. Он регулярно замещал учителей на уроках, поэтому мы отлично его знали, и никто не удивился, когда он предложил достать телефоны и обсудить лирику любимых групп.

В том месяце мой плей-лист полнился христианским роком и песнями о расставании, и у меня не было настроения обсуждать его с одноклассниками. Поэтому, когда подошла моя очередь выбрать песню, я решила, что пора пописать, и мистер Шокли выдал мне пропуск.

Женская уборная находилась за углом и чуть дальше по коридору, после кабинета информатики. Помню, когда я проходила мимо, дверь в него была открыта. Даже помню, как заглянула внутрь, и все выглядело совершенно нормально. Мисс Тейлор за столом, ученики за компьютерами – болтали и смеялись. Все было настолько обычно, что сложно представить произошедшее несколько минут спустя.

Когда я дошла до уборной, внутри было пусто. Но как только я заняла кабинку, вошли Сара и Ли. Тогда я не очень хорошо знала Ли – лишь то, что она дружила с Сарой. А вот с Сарой мы с детства ходили в одну церковь. Наши семьи часто занимали в баптистской церкви округа Вирджил одну скамью. Сара мне нравилась, милая девочка, но в последнее время она не приходила на встречи Общины учащихся-христиан.

И когда они с Ли завели разговор, я поняла почему.

– Насколько все плохо? – спросила Сара.

– Не очень. Рубашка почти скрывает.

– Может, намазать тональником? – Я услышала, как открылась ее сумка. – Хорошо, что ты заметила. Если бы это увидели мои родители, то вообще слетели бы с катушек.

– Да, смешно, что тебе нельзя заводить парня до шестнадцатилетия.

– Знаю. Я стараюсь заставить их изменить это правило, но, если они узнают, что я получила засос за магазином, вместо того чтобы присутствовать на встрече Общины… Меня, наверное, до тридцати лет запрут в моей комнате.

Сара замазывала тональником небольшой синяк над воротом рубашки в тот момент, как увидела меня. У нее округлились глаза. Ли тоже на меня посмотрела и заслонила Сару, будто могла скрыть то, что делала ее подруга. Слишком поздно.

– Я собиралась спросить, где ты пропадала последние несколько вторников, – сказала я, – но, кажется, уже получила ответ.

– О господи, Эш. Прости. Я просто…

– Эй, я понимаю. Кому нужен Иисус, когда к твоей шее присасывается парень?

Я знала, что вела себя мерзко, но не могла остановиться. Она нарушала правила своих родителей, врала и пропускала встречи Общины – чего я никогда не делала, – но ее это как будто и не беспокоило. Ко всему прочему у этой маленькой девятиклассницы был парень, который нравился ей настолько, что она встречалась с ним тайком, а я только что пережила расставание. Я была одинокой, она – нет. Я столкнулась с огромными проблемами, она – нет. И мне было очень легко ее слегка осадить.

Лицо Сары стало красным, как помидор.

– Ты же не собираешься…

– Рассказать твоим родителям? Нет, – ответила я. – Если тебе комфортно врать, зачем мне тебя останавливать? Но помни – может, они и не в курсе, чем ты занимаешься, но Бог знает.

Сара и Ли смотрели, как я подошла к раковине и помыла руки. Взглянув в зеркало, я поняла, что с нами в уборной находился еще один человек – Келли Гейнор. Она во всем черном стояла в углу, курила сигарету и сердито смотрела на меня. Я закатила глаза.

Я не сожалею из-за того, что тогда осуждала Келли Гейнор. Она оказалась еще хуже, чем я думала.

Помыв руки, я взяла бумажное полотенце и вытерла их.

– Вам лучше вернуться на урок, – сказала я Саре и Ли. – Иначе снова придется врать.

Пока я выходила из уборной, никто из них не произнес ни слова. Я знала, что через несколько минут прозвенит звонок, и надеялась, если пойду медленно, мистер Шокли не успеет заставить меня выбрать на телефоне песню для анализа.

Сначала я не придала значения силуэту парня, стоящего на пороге кабинета информатики. Пока не услышала хлопки.

Я застыла прямо посреди коридора. Мы с папой часто охотились, поэтому я знала, что это за звук.

Выстрелы.

Выстрелы в нескольких шагах от меня. Выстрелы в моей старшей школе.

Сначала это показалось мне нелогичным, потому я просто стояла и наблюдала, как ……, повернувшись спиной ко мне, стрелял в кабинет информатики. Я не прекращала пялиться на его спину, тупо гадая, зачем ему вообще стрелять по компьютерам. Потому что в голову даже не приходила мысль, что он стрелял в людей.

Пока я не посмотрела вниз и не увидела растекающееся пятно крови.

Тогда я побежала. Но все происходило как во сне – когда тебе кажется, что ты бежишь так быстро, как можешь, но топчешься на одном месте. Уборная находилась не так далеко от кабинета информатики, но мне казалось, прошла целая вечность. В другом конце коридора я увидела тренера Нолана и Майлса Мейсона и открыла рот, чтобы прокричать им.

Но не успели слова покинуть рот, как что-то сильно ударило меня в поясницу. Я словно в замедленной съемке повалилась вперед. Не помню, пыталась ли я встать после падения. Знаю лишь, что закрыла глаза и молилась, пока в коридоре раздавались выстрелы. Крики, беготня, а потом на меня упало что-то тяжелое, и я ахнула.