Так это Эшли начала рассказывать всем ту историю про Сару. И почему я об этом не подумала?

Я не знала точно, откуда пошли слухи. Просто предположила, что все началось после найденной полицией в уборной цепочки с крестиком. Они решили, что украшение принадлежало Саре, учитывая связь ее семьи с церковью, но мне казалось, остальная часть истории сложилась из-за игры в испорченный телефон, которая ходила по городу, постепенно разрастаясь, пока Сара не превратилась в святую.

Но это все начала Эшли. Она что-то услышала и во всем этом хаосе решила, что это Сара. Но я знала, что это не так. Потому что находилась рядом с Сарой, в кабинке, и смотрела ей в глаза. Я так сосредоточилась на ней, на своем сердцебиении, что больше ничего не слышала.

Теперь я понимала, что касательно Келли дело было не просто в какой-то цепочке. А в ее словах. Приписанных другому человеку. Ее назвали лгуньей не просто из-за крестика, а из-за того, что она сказала. Ее использовали как мишень, чтобы превратить Сару в героиню.

Не судите меня за сказанное, но, когда я прочитала письмо Эшли, мне стало жаль Келли. А еще я почувствовала облегчение. Потому что не виновата в том, что не высказалась. Конечно, я до сих пор чувствую себя виноватой. И так, наверное, будет всегда. Но свою роль сыграли и предположения Эшли касательно разговора.

Главное, что это письмо утвердило меня в моем решении добиться правды.

Хотя не все меня поддержали.

Майлс раньше меня заметил записку под дворником. В начале апреля во вторник мы уезжали из школы. Я осталась после уроков, чтобы дополнительно позаниматься с учителем английского. Мы читали «Отелло», и я, несмотря на всю мою любовь к театру, совсем не понимала Шекспира. Надеялась, что учитель поможет разобраться с несколькими выделенными строчками.

Майлс ждал меня в столовой, и когда я закончила, мы вместе отправились на почти пустую парковку.

– Тебе записка, – объявил Майлс, показывая на сложенный под дворником листок.

– Странно.

Я развернула ее. Буквы были большими и круглыми. Майлс встал за спиной, чтобы тоже прочитать ее.

– Зачем он приходил в школу? – спросил Майлс.

Я сложила записку и засунула в карман.

– Без понятия. Возможно, чем-то занимается с Общиной учащихся-христиан.

– Разве они не утром встречаются?

Я пожала плечами.

– Кажется, он тебя ждал, – сказал Майлс. – Это жутковато.

– Уверена, все нормально, – ответила я. Честно говоря, я скорее боялась не того, что брат Ллойд ждал меня на парковке, а того, зачем. Если хотел со мной поговорить, значит, родители Сары, возможно, рассказали ему о случившемся в их доме пару недель назад.

Брат Ллойд был священником баптистской церкви округа Вирджил. Хоть я туда не ходила, но мы с ним встречались несколько раз. Он проводил церемонию свадьбы Эшли и говорил на похоронах речь о нескольких жертвах стрельбы. Включая Сару.

Он казался нормальным парнем, только немного напористым. Каждый раз, увидев нас с Сарой вместе, он изо всех сил старался убедить меня присоединиться к их общине. Знаю, это смущало Сару, которая обещала никогда не давить на меня в вопросах веры. И хоть я так и не присоединилась к ним, он всегда говорил со мной дружелюбно.

Но я не думала, что это был обычный визит вежливости. Он хотел поговорить о Саре, и я сомневалась, что мы во время этого разговора придем к согласию.

– Позвонишь ему? – спросил Майлс, когда мы сели в грузовик.

– Нет. Мне кажется, он хочет обсудить, что я сказала Макхейлам.

– М-м.

– Кстати говоря, – сказала я, выехав с парковки, – ты подумал о моей просьбе? Насчет письма?

Он вздохнул.

– Не знаю, Ли.

– Ну же, – сказала я. – Денни и Эшли уже все сделали. И Иден напишет. Пожалуйста.

– Никто не хочет слышать, что я скажу.

– Я хочу.

Он нахмурился и отвернулся, явно стараясь уйти от разговора, нравилось мне это или нет. Чаще всего Майлс держал злость под контролем. Но я знала, что внутри его до сих пор спит гнев. И если перегнуть палку, он может проснуться. У меня не было настроения спорить, поэтому я отступила. Мы могли бы вернуться к этому позже.

Вернемся.

Как только мы припарковались на моей подъездной дорожке, я выскользнула из грузовика. Майлс окликнул меня, когда я уже поднималась по лестнице. Я повернулась и увидела, что он так и остался стоять у машины.

– Будь осторожна, – сказал он.

– Что ты имеешь в виду?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Этот брат Ллойд и Макхейлы… просто будь осторожна, хорошо? Не позволяй им прогнать тебя из города.

– Майлс, этого не будет.

И я была права. Этого не случилось. Точнее, случилось не совсем это. Но все же.

Возможно, стоило его послушаться.

Лишь в начале лета, примерно через полтора месяца после стрельбы, я узнала, что говорили о Келли Гейнор.

Я заставила маму отвезти меня в больницу к Эшли. Она взяла мой номер у родителей Сары и, хоть тогда мы мало знали друг друга, отправила сообщение с вопросом, как у меня дела. Она единственная оказалась в больнице, единственная проходила физиотерапию и привыкала к инвалидному креслу, но интересовалась мной.

Мы неделями с ней переписывались. Тогда-то и началась эта цепочка сообщений между нашей пятеркой. Эшли свела нас вместе. Она связалась с каждым из нас, соединила всех выживших, чтобы у нас появилось безопасное место, где мы могли кричать, давать волю чувствам или плакать, когда не справлялись с тем, что творилось в наших головах.

Всех выживших, кроме Келли, конечно же.

Я не знаю, почему ее тогда не пригласили в группу. Полагаю, потому что тогда Эшли никак не смогла узнать ее номер телефона. Или, может, я просто хотела в это верить. Я знала, что городские жители из-за чего-то злились на Келли. Даже замечала их раздражение. Но я все еще многого не знала из того, что произошло во время стрельбы.