Наконец он поднялся, стараясь двигаться как можно тише. Квинтон не раз заглядывал в окна дома и представлял себе планировку досконально. Сейчас он находился в эркере гостевой спальни, в северной части здания. Из гостиной вел коридор в хозяйскую спальню, где сейчас Мелиссе снилось все, что угодно, кроме удивительной судьбы, поджидающей ее в ближайшем будущем.

Квинтон извлек из кармана бутылочку с хлороформом и, скрипнув дверью, скользнул в глубь спальни. Расстояние он измерил на открытом пространстве раз, наверное, десять или двадцать, так что, оказавшись в непроницаемой тьме, точно знал, сколько сделать шагов до двери, затем по коридору и далее до кровати.

Путь свой Квинтон проделал медленно, на цыпочках. У двери в спальню на мгновение остановился, затем повернул ручку.

«Замка нет. Ну разумеется… Пусть Мелисса избранная, пусть красавица, но все же она беспросветно глупа. Другое дело, что я люблю ее, как любит Бог».

Раскрыв дверь ровно настолько, чтобы войти, Квинтон скользнул внутрь. Через шторки проникал тусклый уличный свет, и этого было достаточно, чтобы разглядеть, как спокойно поднимается и опускается в мирной дреме грудь девушки.

«Вот я и здесь, в месте, от которого не мог оторваться в своих видениях последние несколько дней…» Он улыбнулся про себя, и в улыбке его растворились все составляющие успеха: сладостное ощущение близости, чувства силы, едва сдерживаемое предвкушение того, что вот-вот произойдет.

Его всегда поражало легкомыслие этих особ. Спят себе, погруженные в скучный покой, и даже не подозревают о высшем предназначении. Будто овцы в загоне. Шесть миллиардов овец. Но ему-то нужна одна-единственная.

Квинтон смочил тряпицу, вернул бутылочку в карман и сделал два шага к кровати, когда в спальне вдруг вспыхнул свет.

Он резко остановился, сжимая в правой руке пропитанную хлороформом тряпицу. Мелисса смотрела на него в упор. Волосы у нее растрепались и свисали неровными прядями по левой щеке. Ладонь все еще лежала на выключателе ночника.

Лицо девушки превратилось в бледную маску ужаса, заглушающую крик. Но Квинтон понимал, что молчание не затянется. Что делать? Он впервые попал в такую ситуацию. Наверное, все это время она бодрствовала.

— Извините, — заговорил он. — Кажется, я просто не туда попал.

Эти слова остановили уже готовившийся вырваться вопль.

— Извините. Наверное, я… Это дом № 2413?

Мелисса судорожно сглотнула и прижала ладонь ко рту.

Она была слишком напугана, чтобы вымолвить хоть слово. Взгляд ее скользнул вниз и остановился на тряпице, которую Квинтон по-прежнему сжимал в руке.

— Ладно, я пошел. — Голос его внезапно ослаб и охрип. — Мне безумно неловко за вторжение. Представляю, как вы напугались. Хотя, надо признать, женщина вы очень симпатичная. — Он внутренне выругал себя за эту последнюю реплику. — Еще раз извините, что потревожил. Может, покажете, как выбраться отсюда? — Он оглянулся на дверь. В спальне все резче пахло хлороформом. — Ну так как, покажете дорогу?

— Вон отсюда!

— Ну не надо, не надо. — Квинтон поднял руки. — Извините, я всего лишь… — Он указал на оконную раму за ее спиной. — Смотрите!

Детский фокус, но он удался. Мелиса посмотрела в ту сторону… Квинтон бросился к ней, Мелисса мгновенно обернулась. Напрягшись и тут же расслабившись, он опустился на одно колено и всей своей массой, вытянув руку с тряпицей, обрушился на девушку.

Мелисса стремительно покатилась по полу, не переставая пронзительно вскрикивать. Квинтон покатился вслед за ней, но девушка оттолкнула его к дальней стороне кровати и вскочила на ноги. На ней была шелковая пижама желтого цвета с маленькими белыми бабочками.

«Любопытно…»

— Стой, куда же ты? — Квинтон вытянул обе руки. — Не беги. Ты же невеста. Он ожидает тебя, ты должна…

Но Мелисса уже огибала кровать, направляясь к открытой двери.

Он достал ее в последний момент, ухватившись за мягкий рукав пижамы. Мелисса резко остановилась, и материя с треском порвалась.

Рыча, извиваясь, она попыталась вырваться из его рук, но Квинтон уже стоял на ногах, угрожающе нависая над ней. Он прижал тряпицу к ее рту, надеясь, что воздействие хлороформа поможет утихомирить непокорную, девушка заснет и все пойдет своим чередом.

Мелисса еще раз рванулась в сторону и издала душераздирающий вопль, но он тут же был заглушен громким ударом. Пытаясь освободиться, Мелисса ударилась головой об угол туалетного столика.

Она рухнула на пол как подстреленный олень. Из раны на виске мгновенно хлынула кровь.

— Нет… — У Квинтона свело желудок. — Что… что ты делаешь? — Он почувствовал, как внутри нарастает ярость, а щеки полыхают от жара. — Что ты себе позволяешь?!

Увидев красное пятно на лице, отличавшемся совершенной чистотой, он почувствовал, как ему снова становится плохо.

«Она все испортила! Ударилась о туалетный столик. И где теперь ее безупречный образ? Что же делать?»

На мгновение ему показалось: еще секунда, и его стошнит прямо на нее. Он подавил приступ тошноты, но тут же пришло острое желание двинуть ей прямо по лицу.

Постепенно Квинтон взял себя в руки.

«Да, меня постигла неудача, но ничего не потеряно. Может, повезло и крика девушки никто из соседей не услышал. А даже если услышал, скорее всего уже повернулся на другой бок и снова заснул, уверенный, что дому ничто не угрожает. И Мелисса тоже, конечно, уже спит».

На всякий случай он прижал тряпицу к ее губам и сосчитал до десяти. Затем сунул тряпицу в карман, перебросил девушку через плечо и вышел через заднюю дверь, не забыв запереть ее за собой.

Часы безжалостно отсчитывали время, один день сменялся другим.

Брэд Рейнз не отступал от дела ни на шаг, напоминая наседку, хлопочущую над цыплятами. Он чувствовал: что-то происходит. Убийца не отлеживается. Собираемый им урожай зла только умножается.

Бригада ФБР неутомимо собирала улики, отыскивая ускользающий след, который позволит сократить разрыв между охотником и дичью, но ничего существенно нового не появлялось.

Брэд в кабинете рассеянно поглядывал в окно на снующие тремя этажами ниже машины. У него и сотрудников его группы было все, что нужно, была мантра, составлявшая ядро жизни Брэда. Где-то тут, в этих папках с материалами делами, что теснятся на столе, спрятан ключ к нему: приданое, пасхальное яйцо, слово, говорящее больше, чем сказано до сих пор.

Брэд вернулся из Центра Благоденствия и Разума, преследуемый смутным беспокойством. Подозревать, что серийный убийца может походить на кого-нибудь вроде Рауди Спаркса или Андреа Мертц — или любого из тех, с кем он там встретился, — все равно что навешивать ограбление банка на десятилетнего ребенка. У них могут быть вспышки эмоций, вызванные галлюцинациями, но жестокая болезнь, от которой они страдают, просто не вяжется с холодным, расчетливым членовредительством. Но эти люди жертвы, а не преступники, способные на ужасное убийство.