В голове Совершенного, должно быть, ярко горел образ не сформировавшегося еще подростка из тех крох воспоминаний, что вернулись к нему, и тот давний образ бывший верховный жрец невольно проецировал на полного достоинства статусного мужчину, что был сейчас перед ним. Сосредоточившись на приятных ощущениях, великий заклинатель забылся и помимо воли начал разговаривать в вальяжном и строгом тоне, присущем ему в те годы, когда Второй ученик был совсем юн, а сам он — абсолютно несносен.

Увы, ничего уже не может быть так, как в воспоминаниях… ничего не может и никогда не будет прежним.

Однако понемногу взгляд кочевника смягчился, хотя на дне золотых глаз по-прежнему таилась печаль. Учитель не помнит иного, кроме как тех беспечных дней, почему бы не дать ему вкусить их снова? Почему бы не прожить их лучше, чем они были?

Когда-то Элиар считал вечную жизнь наградой небожителей, но в конце концов она обернулась наказанием. За ушедшие годы он потерял многих: почти никого не осталось из прежних времен. Но лишь одну смерть он так и не смог забыть, хоть и хотел, хотел забыть до одури. В этом неутихающем горе сердце кочевника постепенно раскрылось, как цветок, а душа вызрела поздним зимним яблоком, приобретя сострадание и почти неистощимый запас терпения, которого прежде так не хватало выходцу из Великих степей.

Черный жрец тепло улыбнулся в ответ, позволяя Учителю — и себе — окунуться в атмосферу давно минувшего. Воистину, в те времена бесправному Второму ученику было не привыкать к дурным капризам и прихотям жреца Закатного Солнца. Безропотно сносил кочевник то бесконечное самодурство, придумав воспринимать его как милые причуды привыкшего к поклонению великого жреца. Ничего другого не оставалось.

В прежние годы привычка во всем уступать Учителю сформировалась под действием инстинкта самосохранения, который был превосходно развит у сына Великих степей. Тогда неповиновение было чревато. Теперь потакать Совершенному вовсе не обязательно, но всё же… всё же…

— Такие, как я, недостойны лобызать даже оставленные наставником следы, — спокойно согласился Элиар, не двигаясь, однако, с места. — Если Учитель сменит гнев на милость, я хотел бы продолжить.

Дожди принесли с собой весну, но погода всё еще оставалась переменчивой, выводя из равновесия сердца. Нужно остерегаться случайным словом вызвать перепады настроения наставника — для скорого восстановления жизненно необходимо спокойствие.

Мессир Элирий Лестер Лар лениво кивнул, и ученик принялся терпеливо разминать конечности, усиливая циркуляцию крови, а следовательно, и циркуляцию духовной энергии цвета внутри нового тела наставника.

Одновременно пытаясь смирить неуместный, не поддержанный Учителем порыв вновь прижаться губами к лотосным стопам.

Однако Красный Феникс остался так же проницателен, как и был. Заметив это тщательно подавляемое желание, наставник вдруг протянул руку и взял ученика за подбородок. Добившись таким образом контакта взглядов, Совершенный подарил ему милостивую улыбку.

Элиар озадаченно сморгнул и замер, с недоверчивой радостью взирая на улыбавшегося юношу, будто желал убедиться, что верно понял значение взгляда.

В прошлом жрец Закатного Солнца имел раздражающую привычку смотреть чуть поверх или как будто сквозь, принуждая постоянно ловить ускользающий надменный взор. Это рождало стойкое ощущение собственной ничтожности. В те дни перед Учителем кочевник чувствовал себя незначительным чуть более, чем полностью: наставник глубоко презирал и неизменно третировал его за низкое происхождение.

Но сейчас Красный Феникс был отчего-то снисходителен.

Внешне Элиар остался спокоен, но по сердцу медом растеклось тепло. Он склонился к руке Учителя и доверчиво ткнулся лбом в открытую безоружную ладонь. Помедлив, чуть отстранился и молча поцеловал тонкие белые пальцы, как ребенок радуясь чему-то неуловимому, чему-то очень хрупкому. На какой-то миг он и сам почти забыл о былом и том, каким фатальным образом может оно повлиять на будущее.

А потом Учитель сказал:

— Как я рад, что ты рядом.

И прибавил:

— Яниэр, душа моя.

Резко вырванный из своего скоротечного умиротворения, Черный жрец вздрогнул.

Неприятно пораженный, он поднял голову и увидел, что веки Учителя полуприкрыты, а длинные ресницы трепещут, как крылья бабочки, борясь с утомлением и подступающим сном. В белом ароматном пару, в очаровании полусна, определенно, юноша не сознавал до конца, кто перед ним.

Давно забытая змея ревности неожиданно шевельнулась в сердце, расправила тугие кольца. Рука кочевника сжалась чуть сильнее, чем следовало, ненамеренно причинив боль.

Красный Феникс недовольно вскрикнул, и Элиар немедленно почувствовал укол совести. Как может он быть столь жестокосердным! Разум Учителя затуманен и находится в плачевном состоянии: разумеется, Совершенный не виновен, что перепутал имя. Не виновен в этом и Яниэр. Ничего страшного не произошло. Напротив, следует только радоваться, что после перерождения память постепенно начала возвращаться, хоть наставник и путается мыслями. Следует только радоваться, да… только радоваться.

Мессир Элирий Лестер Лар всегда называл Первого ученика «душа моя». Само имя Яниэра, дарованное Учителем, означало «Белая магнолия белее облаков», оно словно символизировало собой всю чистоту, что есть в этом грешном мире. Ему же досталось гораздо менее ласковое прозвище «волчонок», а то и вовсе — «звереныш».

Но всё же — мессир действительно сумел так скоро вспомнить Первого ученика? Или невольно оговорился, даже не заметив, что произнес не то имя?

Губы Черного жреца шевельнулись, словно он хотел сказать что-то, но опомнился и почел за лучшее промолчать, — оставив в ножнах лезвие острых слов, способных пронзить насквозь. Он как никто другой знал, как могут ранить слова. Ни к чему подвергать других тому, чего не желаешь пережить сам.

— Яниэр? — повторил мессир Элирий Лестер Лар, и в шелковом голосе проскользнули едва уловимые нотки раздражения. Брови резко сошлись на переносице, как два прямых клинка.

Элиар слишком хорошо помнил это выражение лица, чтобы продолжать злить наставника. Однако, услышав, как его снова упрямо назвали чужим именем, Великий Иерофант замер, не представляя, как следует реагировать. Руки его опустились.

Давно не слышанное, имя старшего соученика просыпалось неожиданной солью на незаживающую рану ревности. Однако после всего, что было пережито, Элиар готов был простить многое. С удивлением он почувствовал, что не может поправить Учителя и тем самым разрушить его маленькую искусственную идиллию. В груди стало тепло и больно.

Усилием воли Черный жрец погасил злое пламя в сердце и сделал вид, что не заметил оговорки.

— Да, Учитель. Я рядом.

Должно быть, то имя просто всплыло в подсознании. Сладкое сливовое вино, аромат шафрана и расслабляющая атмосфера сделали своё дело, неминуемо вызвав из прошлого сияющий образ Яниэра. В прежние годы Элиар никогда не бывал допущен служить Учителю во время омовения — этим всегда занимался Первый ученик. Лучший и любимый ученик. Ничего удивительного, что наставник вспомнил именно его. Всё ожидаемо. Зачем же вновь подняла голову