Грузили лошадей мы втроем — я, Билли и старый глухой Альф. Мы работали в угрюмом молчании. Был там и четвертый конюх, невзрачный человечек с большими усами, но он сопровождал лишь одну лошадь знаменитого конезавода и опекал только ее, не оказывая нам никакого содействия. Во время полета он сидел возле своей протеже, охраняя ее от невидимой опасности. Билли уронил щепоть торфа в мою чашку, а потом, наливая себе, пронес чашку у меня над головой и как бы ненароком пролил мне на голову кофе, наполовину состоявший из сахара. Остаток пути я провел в туалете, неуклюже пытаясь смыть липкую гадость и обещая себе расправиться с Билли, как только на руках у меня не будет такого ценного груза.

Во время разгрузки я обратил внимание на одну невзрачную гнедую кобылку. Она явно не была трехлеткой и походила на ту, которую мы недавно возили во Францию. И очень напоминала ту, что мы вернули в Англию в тот же день. Три очень похожие гнедые кобылы? А что, впрочем, удивительного? Всякое бывает. Тем более что ни у одной из них не было особых отличительных черт.

В Париже четвертый конюх нас оставил. Он сказал, что ему поручено доставить кобылу до места назначения, а оттуда забрать жеребца, приобретенного его заводом. Мы должны были доставить его в Англию на следующей неделе.

В следующий вторник мы так и поступили. Жеребец был невысокий, с большим крупом, пламенным взором и бешено вращавшимся хвостом. Когда мы его грузили в самолет, он пронзительно ржал, и на сей раз его усатый проводник оказался при деле.

Среди наших пассажиров снова оказалась невзрачная гнедая кобылка. Я подошел к боксу и стал внимательно разглядывать ее, как вдруг Билли подкрался сзади и ударил меня что было сил концом цепи. Я повернулся быстрее, чем он предполагал, и дважды пнул его в бедро. Его губы исказила гримаса боли, и он взмахнул рукой, отчего цепь взметнулась, словно разъяренная змея. Мне удалось увернуться, отступив в проход между боксами. Цепь хлестнула об угол бокса, за которым я прятался, а я быстро ретировался, направившись к кабине бортинженера. Возможно, такое бегство выглядело не очень красиво, но в данных обстоятельствах это был наиболее благоразумный выход. Остаток пути я провел в обществе бортинженера за кофе.

В ту ночь я много думал, и мне не понравились некоторые выводы.

* * *

Утром я долго караулил у конторы Ярдмана и наконец поймал Саймона, когда он вышел, чтобы перекусить.

— Откуда ты возник? — улыбаясь, спросил он. — Ну что, погреемся в «Ангеле»?

Я кивнул, и мы зашагали по тающим остаткам недавно выпавшего снега. Мы шли, выдыхая клубы пара. День был туманный, пасмурный, холодный — под стать моему настроению.

Саймон толкнул дверь с витражом и вошел в пивную. Уселся на свою любимую табуретку у стойки, распахнул потрепанный вельветовый пиджак и потребовал от услужливого бармена горячей воды с ромом и лимоном — по стакану каждому из нас.

В старинном кирпичном очаге работал электрический камин. Пульсирующий свет его искусственных углей освещал широко улыбающуюся физиономию моего спутника. Его глаза светились дружелюбием.

Как мало у меня друзей.

— Так что же случилось? — спросил он, прихлебывая свой дымящийся напиток. — Сегодня ты что-то больно тихий.

Некоторое время я поглядывал на фальшивые угли. Дальше откладывать я не мог.

— Я все знаю, — сказал я. — Знаю про гнедую кобылу.

Саймон поставил стакан, рука его не дрожала, но улыбку как ветром сдуло.

— Какую кобылу? — спросил он.

Я не ответил. Молчание тянулось до бесконечности.

— Что ты хочешь этим сказать? — наконец спросил Саймон.

— В течение двух недель я дважды возил одну и ту же кобылу во Францию и обратно. Одну и ту же.

— Ты что-то перепутал.

— Нет.

Возникла пауза. Потом Саймон повторил, но без убеждения в голосе:

— Ты что-то перепутал.

— Я заметил ее еще в тот день, когда она утром полетела во Францию, а вечером обратно в Англию. Я заинтересовался ею в прошлый четверг, когда она совершила такой же перелет. Я понял, что это одна и та же кобыла, вчера, когда она вернулась.

— Ты же много летал. Неужели ты можешь запомнить всех лошадей, с какими имел дело?

— Я разбираюсь в лошадях, — коротко сказал я.

— Очень уж ты шустрый, — сказал он скорее себе, чем мне. — Очень уж ты шустрый.

— Нет, — покачал я головой. — Это не я шустрый, а ты. Тебе не следовало посылать ее так часто, тогда бы я не понял, что к чему.

— Ну и что? — вдруг встрепенулся он, отчего его грузное тело пошло какими-то складками. — Что с того, что одна кобыла несколько раз съездила туда и обратно? И при чем тут я?

— Я могу не объяснять тебе того, что тебе и так известно.

— Генри, — подался он вперед, — я знаю то, что знаю, но я не знаю, что ты тут напридумывал. Тебе в голову что-то такое взбрело, и я хотел бы знать, что именно.

— Милое маленькое мошенничество, — вздохнул я. — Простое симпатичное жульничество. Все легче легкого. И несколько сотен фунтов прибыли от очередного ее перелета.

Я смотрел, как из моего стакана поднимается пар, и жалел, что пришел сюда.

Саймон молча смотрел на меня и ждал, когда я все скажу ему открытым текстом.

— Ну что ж, слушай. Вы продаете кобылу вашему соучастнику во Франции, который переводит вам деньги, и ваш банк удостоверяет получение перевода. Вы подаете бумаги в правительственные инстанции, что одна гнедая кобыла была продана за границу за энную сумму франков, — это часть коневодческого бизнеса. Благодарное правительство выплачивает вам премию в один и три четверти процента. Тем временем вы переправляете кобылу обратно, а потом начинаете все сначала. И деньги тоже переправляются наличными.

Саймон сидел, окаменев на своей табуретке и тупо глядя на меня.

— Вам нужно только одно — неплохой капитал, с которого бы один и три четверти процента были приличной суммой, иначе нет смысла рисковать. Скажем, двадцать тысяч фунтов. И тогда ваша прибыль за очередную прогулку кобылы будет равна тремстам пятидесяти фунтам. Если она будет так кататься хотя бы раз в месяц, это означает двадцатипроцентную и не облагаемую налогами прибыль ежегодно. То есть четыре тысячи фунтов. Разумеется, тут не обойтись без определенных накладных расходов, но все же...

— Генри! — тихо и глухо произнес Саймон.

— Это не крупная афера, — сказал я, — но вполне надежная. И без тебя, Саймон, тут не обойтись — все дело в том, кто и как заполняет разные бланки, а у Ярдмана это делаешь ты. Если бы на твоем месте оказался посторонний человек, за лошадь пришлось бы всякий раз платить — за ее доставку самолетом туда и обратно, а это сделало бы операцию неприбыльной. Это возможно, лишь когда лошадь может кататься бесплатно. Ты вносишь ее в опись груза, но в официальных документах фирмы это отсутствует. Она отправляется в путь всякий раз, когда есть свободное место. Прошлый раз Ярдман сказал мне, что полетит семь трехлеток, а полетело восемь, и восьмой была как раз гнедая кобыла. В тот день, когда мы сделали две поездки, когда привезли ее утром, а забрали днем, лошади, которых мы должны были доставить обратно, задержались не случайно. Даже вы не решились привезти кобылу и тотчас же отправить ее обратно. Поэтому ты якобы допустил ошибку, указав, что тренеры должны доставить лошадей не в десять, а в пятнадцать часов, — тем более любопытно, что ты никогда не совершаешь ошибок. Твоя пунктуальность просто фантастична, и никому в голову не придет проверять что-либо за тобой.