— Как ты это вычислил? — глухо спросил Саймон.

— Я же раньше работал в «Старой Англии», — напомнил я. — Я заполнял такие же формы, что и ты. Я же тебе их и посылал, когда работал в транспортном отделе, но я не знал про эту премию. О ней я услышал десять дней назад из разговора трех бизнесменов. А потом, когда стал размышлять, зачем надо было возить туда и обратно одну и ту же кобылу, я вдруг сразу все понял. Что-то щелкнуло, и все стало ясно.

— Щелкнуло, — тупо повторил он.

— Ну да, — кивнул я. — И главное, никаких характерных примет. Если бы ты посылал ее под ее собственным именем, все сразу бы обнаружилось. Я бы первый это заметил. Но ты просматривал регистр и выбирал кобыл примерно того же возраста и масти и заполнял на них документы. Британские таможенники подтверждали факт экспорта этих лошадей, а французские — их импорта. Все очень просто. Никому и в голову не приходило проверить у владельцев, продавали ли они этих лошадей на самом деле или нет. С какой стати? Ну а для того, чтобы вернуть кобылу, ты проделывал такой же фокус с французским регистром, только тут приходилось действовать аккуратнее — нельзя было импортировать слишком дорогих кобыл, ведь фирма имеет право свободно потратить за границей лишь две тысячи фунтов стерлингов в год. Все, что превышает эту сумму, означает особое разбирательство, чего вы никак не могли допустить.

— Разложил все по полочкам, — мрачно заключил Саймон.

— Я думал об этом всю ночь.

— Кому же ты собираешься пожаловаться?

Я неловко отвел глаза, уставился в пространство.

— Ярдману?

Я молчал.

— Полиции?

Я посмотрел на фальшивые угли. Я бы никому не сказал, если бы не...

— Неужели тебе было так необходимо, чтобы Билли не давал мне житья?

— Генри! — обиженно воскликнул Саймон. Он был безутешен. — Я и в мыслях этого не держал. Как ты мог такое подумать?

Я судорожно сглотнул и сказал:

— Билли принимал участие во всех перелетах с кобылой. И кроме, пожалуй, первого, не давал мне ни минуты покоя. Один раз он набросился на меня с кулаками, второй раз облил сладким кофе, а вчера, когда я стал разглядывать кобылу, ударил цепью. Он делал это не потому, что невзлюбил меня. По крайней мере, это не главная причина. Это был, так сказать, отвлекающий маневр, попытка не дать мне разобраться в лошадях. Потому-то он ни разу не ударил меня по лицу. Он дрался не из ненависти, а из деловых соображений.

— Генри, уверяю тебя, это не так. — Саймон явно был расстроен. — Я бы не допустил, чтобы с тобой что-то случилось.

Он протянул руку к стакану и сделал приличный глоток. Пар от напитка уже не шел. И ром, и дружба остыли.

— Ладно, не гляди на меня так, — наконец сказал он, зябко ежась и снова отпивая из стакана. — С кобылой ты все вычислил верно. Господь мне судья, но Билли на тебя я не напускал. Я и сам терпеть его не могу. Это жуткий подонок. Уверяю тебя, что бы он там ни делал, все это по собственной инициативе. Такая уж у него мерзкая натура.

Я пристально смотрел на него, искренне желая поверить и чувствуя, что сваляю дурака, если позволю ему меня убедить.

— Послушай, — сказал он, подаваясь вперед, — скажи, вот ты бы его на меня напустил?

— Нет.

— Ну вот и я нет.

Наступила долгая пауза.

— Что ты делаешь с деньгами? — спросил я.

— Расплачиваюсь с долгами, — сказал он, поколебавшись. — Тотализатор, сам понимаешь...

Но я покачал головой:

— Ты на скачках не играешь!

— Играю.

— Нет.

— Ты просто не знаешь.

— Прекрасно знаю, — устало отозвался я. — Скачки тебя не интересуют. Ты никогда не пытался получить у меня сведения о тех, кто может выиграть. Ты даже не спрашивал, какие у меня самого шансы. И не говори, что наделал карточных долгов, — тоже не поверю. Ведь если ты наделал такие долги, что вынужден воровать, чтобы расплатиться с ними, ты бы играл и в карты, и на тотализаторе, и на чем угодно. Это как болезнь.

— Воровать — слишком крепкое слово, — сказал он, поморщившись, потом взял мой нетронутый стакан и залпом осушил его. — Ярдман пенсии платить не станет, — добавил он.

Я попытался представить его будущее, его скудную пенсию в старости. У меня хоть есть остатки состояния Креганов, что и говорить, деньги небольшие, но можно покупать машины и выпивку. У Саймона же — лишь то, что он сумеет скопить.

— Деньги держишь в банке? — спросил я.

— Треть, — признался он. — Другую треть берет мой двоюродный брат, который держит кобылу и привозит ее в аэропорт. А остаток — у того парня, что помогает нам во Франции. Когда я придумал этот план, они-то и достали деньги. У меня со средствами было плохо.

— Выходит, ты не так уж много зарабатываешь, — сказал я, — учитывая риск.

— Удваиваю себе зарплату, — пояснил Саймон. — Причем без вычетов. У нас две лошади, и в общей сложности набегает пятнадцать поездок в год.

— Вторую я тоже видел?

— Да. Она слетала туда и обратно.

— Один раз?

— Один раз.

— А как вы доставляете деньги во Францию?

— Вкладываем в газеты. В еженедельники «Хорс энд хаунд», например.

— Фунты?

— Да. У нашего партнера во Франции есть человек, который обменивает их на франки.

— Это же риск — посылать деньги по почте.

— Пока еще мы ничего не потеряли.

— И как давно вы этим занимаетесь?

— С тех пор как ввели эту премию.

Наступила еще одна долгая пауза. Саймон вертел в руках пустой стакан. Он вовсе не походил на негодяя. Я же задал себе вопрос: не ханжество ли требовать от друзей безукоризненной честности? Я все еще рассматривал его как друга и не мог поверить, что он специально платил Билли за то, чтобы тот задал мне жару. Нет, конечно, Билли просто ненавидел меня за мою родословную. Но с этим вполне можно жить.

— Ну, так что же ты собираешься предпринять? — спросил Саймон.

И я, и он прекрасно знали, что, если начнется расследование, его песенка будет спета: в разных банках и правительственных учреждениях осталось слишком много его следов, и тюрьмы ему не миновать.

Я слез с табуретки и, выпрямившись, покачал головой.

— Ничего, — сказал я неуверенно.

— При условии, что мы завяжем?

— Не знаю...

Он судорожно улыбнулся и сказал:

— Ладно, Генри, мы договоримся.

Мы вышли из пивной и снова зашагали по слякоти. Но теперь все переменилось. Доверия между нами не было и в помине. Он, похоже, думал и гадал, сдержу ли я слово и буду ли помалкивать, а я знал, и мне было от этого противно, что он будет заниматься мошенничеством независимо от обещаний. Конечно, гнедая кобыла больше путешествовать не будет, но у них имелась вторая лошадь, которую я так и не вычислил. Если действовать аккуратно, из этой операции еще можно выжать неплохую сумму, а Саймон был человек аккуратный.