«Как будто душа потревоженная…» — подумал он.

И отчего-то вспомнил амулет с изображением птицы, найденный накануне. И слова Корридова: «Существует точка зрения, что это вместилище душ».

А рано утром все проснулись от лая.

— Кент, прекрати!

Кент сидел неподалеку от опустевшей «Яшиной палатки» и лаял как заведенный.

— Прекрати, тебе говорят! — снова прикрикнул Вениамин.

— Нет, пребывание на природе действует на эту собаку пагубно. Никогда она в городе так себя не ведет!

— Слушай… Может, посмотреть, что там так Кента взволновало? — нерешительно предложил Тарас.

— Ты хочешь сказать, что…

— Что — что?

— Да я даже не знаю, что еще можно предположить! Сначала этот Яша уезжает, потом обнаруживается мертвым в яме, затем исчезает вовсе… Что может случиться еще?!

Все собрались и гурьбой, медленно направились к палатке, чтобы выяснить, что «может случиться еще».

Но в палатке все было, как и накануне… То есть ничего.

Ничего и никого там не было.

И «молнии» палаточного полога снова поскорей застегнули.

— Ты чего брехал? — набросился на сенбернара его хозяин.

Вместо ответа Кент опять залаял как сумасшедший.

— Я лично ничего не понимаю. Совсем крыша у пса поехала! — Вениамин вдруг зажал нос.

Все уже это сделали раньше.

— Странно! — пробормотал кто-то.

Это действительно было странно… Трупа в палатке больше не было. А вонь от нее между тем шла несусветная.

Как будто труп превратился в невидимку и продолжал там разлагаться. Стоять рядом с этой палаткой было испытанием.

И Кленский не выдержал.

— Надо посмотреть, в чем там дело…

Снова расстегнули палатку.

И теперь только заметили, что краюха черного хлеба, оставленная рядом с кружкой по обычаю — для покойника, — была разломана. А водки в кружке здорово поубавилось.

— Смотрите!

— Кошмар какой-то…

На брезентовом полу палатки ясно был виден след от ботинка. Стали вглядываться в рисунок отпечатавшейся подошвы, сверяя со своей обувью.

— Это не мой…

— И не мой!

— У меня ромбики на подметке, а тут какие-то кружочки отпечатались.

Все поглядели на Миху.

— Сличайте! — покорно согласился тот.

Уже не слишком стесняясь, особо внимательно осмотрели Михины кроссовки.

Но таких «кружочков» и у него не обнаружилось.

— Кто же этот след оставил?

— Размер большой… мужской размер!

— А у Яши-то был сорок пятый, — пробормотал кто-то. — Не меньше…

— И что?

— А то! Знаете, такое ощущение, что наш труп, где-то походив, опять сюда возвращался! — заметил Тарас.

— И снова ушел? А запах остался?

— И снова ушел. А запах остался…

— И опять придет?

— Возможно…

— У тебя что, Тарас, совсем крыша поехала? — как можно сдержаннее поинтересовался Вениамин.

— А у тебя еще нет?

— Нет.

— Вот это и странно — у нормального человека крыша просто должна уже была бы поехать!

— Как у Яши? — робко заметил кто-то из Прекрасных Школьниц.

— Уж если тут и есть кто нормальный, так это я, — возмутился Вениамин, — а вовсе не ты, Тарас…

— Вообще лучше снять эту палатку и убрать, — заметил Владислав Сергеевич. — Запах к тому же от нее действительно ужасный.

— К чему это — «к тому же»? — насторожился Вениамин. — Вы тоже это хотите сказать?

— Что «это»?

— Что Яша и правда «ходит»?

— Видишь ли, не хочу тебя огорчать, — снова вмешался Тарас, — но возвращение мертвецов было обычной неприятностью для наших предков. Обычной, понимаешь? То есть ничего выдающегося. Именно поэтому люди тысячелетиями придумывали множество приемов, изощрялись как могли, чтобы обезопасить себя от таких визитов.

— Ты предлагаешь и нам подумать над этой проблемой?

— А ты хочешь, чтобы Нейланд так и ходил туда-сюда?

— Я тоже считаю… Умер так умер! — вздохнул студент Саша. — Нечего ходить.

— Уходя уходи?

— Ага…

— Слушайте, давайте все-таки не переходить границы здравого, разумного… — уже не слишком энергично возразил Вениамин.

— Давайте…

— Поэтому предлагаю эту палатку убрать! — снова предложил Кленский.

Охотников выполнять это задание не нашлось.

Корридов все это время безучастно и мрачно, наблюдая за происходящим, молчал.

Тогда Кленский сам вытащил колышки и приподнял край палатки…

О ужас…

Под ней лежала отрезанная собачья голова.

Оскаленная мертвая собачья морда…

И это была Томкина голова. Гостья из деревни Корыстово, время от времени любившая наведаться в лагерь археологов за объедками из мусорной ямы, поплатилась за свой очередной визит головой… В буквальном смысле.

— Вот отчего запах-то… — ахнула Китаева. — От Яши так не пахло.

Все ошеломленно молчали.

А с Кентом случилась форменная истерика. Он зашелся таким истерическим лаем — взвизгивая и даже всхлипывая! — какого от него еще никто никогда не слышал.

— Как пес разволновался! — снова сострадательно заметила Китаева.

— И немудрено, — поглядел на собаку Саша.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Собственно, если руководствоваться классическим для юриспруденции «Кому это выгодно?», только у сенбернара и был мотив для такого убийства. Все мы отлично знаем, что Кент Томку боялся и ненавидел…

— Хватит острить!

— А что еще можно предположить?

С этим все молча согласились. Предположить больше и правда было нечего.

Таким странным, можно сказать диковинным, было это преступление. Отрезать собаке голову… И потом положить под палатку!

Когда уходили, Кленский протянул Арсению Павловичу глиняную обожженную пластинку, утыканную точками.

— Это я обнаружил, когда снимал палатку… Лежала рядом с отрезанной собачьей головой.

— Вот как?

— Что это, по-вашему? Тоже древний амулет?

— Это? — Корридов повертел в руках. — Это сделано кем-то совсем недавно.