даршана за одно мгновение его лицо меняло свое выражение — в зависимости от того, кто подходил к нему. Сперва — сияющая улыбка, в следующую секунду он зевнул и отвернулся, потом — выражение крайней строгости и веселья, игривости — он менялся в зависимости от того, каков урок был нужен тому, кто пришел к нему.

Зеркало, испытатель и сияющий врачеватель

Бабаджи был зеркалом и вместе с тем — бесконечно мудрым любящим учителем, который прежде всего направлял нас.

К нему приходили люди, которые думали, что они великие. Одному из таких людей он дал в руки, к примеру, посох, поставил его перед собой и сказал: «Я никогда не видел человека, который был столь же велик, как ты!»

Человек сдувался, подобно воздушному шару, а необходимым следствием было то, что этот «шар», раздувшийся от непомерной гордыни или по иной причине, теперь лопался всякий раз, как только надувался. Таким образом самоосознавание человека возрастало, и душа могла перенять бразды правления у раздутого до невозможности эго.

С другой стороны, он лечил людей с тяжелым чувством неполноценности и чувством вины или неуверенности в себе, если они не могли принять его любовь. При этом вначале он совсем не обращал на них внимания — до тех пор, пока они не достигали предела своего «Я — ничто» и не начинали видеть, что они всё же были кем-то. С обратным движением этого маятника он дарил им всю любовь и поддержку, которые могли воспринять эти люди.

Одной очень застенчивой девушке он позволил связать для него свитер, сопровождая каждую петлю словами «ОМ намаа Шивайя», «ОМ намаа Шивайя», «ОМ намаа Шивайя». Затем он взял этот свитер, поносил его какое-то время, как и все остальные вещи, и передарил его с благословением кому-то еще.

Бабаджи ничего не оставлял себе.

Несмотря на наличие общих правил жизни в ашраме, Бабаджи не устанавливал образца поведения для себя, он обращался с каждым по-разному. Это было просто невероятно живо и всегда потрясало в нём. Бабаджи был щедр в своей абсолютной свободе. Однажды он сказал: «Сейчас вы видите доброго Бабу, который исполняет ваши желания, но потом, в будущем, вы встретитесь со строгим Бабаджи».

Один индус как-то раз сказал: «Один день с Бабаджи в Хайракане равняется двенадцати годам обычной жизни».

В Хайракане Бабаджи быстро обнажал внутреннюю сущность каждого, особенно за счет совместного сосуществования. Выздоровление идет быстрее, когда понимаешь: «Тот, кто причиняет мне боль, врачует меня».

Бабаджи — чистое зеркало и тот, кто нас испытывает: с гневающимися он был гневен; нежные, любящие всегда ощущали его нежность и любовь. Уличенные никогда не признавали, что Бабаджи является отражением их самих, но чаще всего полагали, что Бабаджи просто сердится.

Всегда быть рядом с Бабаджи означало постоянно ходить по лезвию ножа: никогда нельзя было быть уверенным, что на следующий день ты всё еще остаешься. Бабаджи был очень строг с изгнанием, и часто неожиданно раздавалось: «Завтра ты уходишь!» И так происходило всегда, когда вы совершали ошибку, не понимая, какую именно, не могли больше воспринимать или по иным причинам, которые видел только сам Бабаджи.

«Будьте вежливы, — просил нас Бабаджи, — и любите друг друга так, как любите меня». Это означает уважать друг друга и дарить другому человеку свободу, например, задавая вопрос: «Ничего, что я..?»

Он был очень строг при выборе тех людей, которым, в принципе, разрешалось входить в ашрам. Несколько раз, когда прибывали новички, он посылал меня вниз, к чайному магазинчику, в долину, с замечанием:

«Я — только для серьезных людей, а не для зевак».

Это была моя задача — объяснить новоприбывшим, например хиппи, кто такой Бабаджи и что это такое. Я обращала их внимание на то, что, возможно, им предстоит мундан — принесение в жертву их длинных волос, от чего большинство новоприбывших хиппи вовсе не приходили в восторг.

Тема брака

Бабаджи знал наши кармы, направлял и помогал нам в этом. Так, например, он часто женил людей между собой. Тема брака за очень короткое время обнажала очень много неосознаваемых доселе проблем в каждом из присутствующих.

Однажды он предложил одному западноевропейцу, у которого уже была подруга в Германии, жениться на индуске. Молодой человек сопротивлялся изо всех сил. Всё в нём протестовало против этого, и он принял решение не следовать воле Бабаджи. Бабаджи убеждал его в том, что индийские женщины очень неприхотливы. Тем временем в душе молодого человека шел глубокий внутренний процесс, затянувшийся на несколько недель. Когда он окончательно решился и понял, что речь шла о подлинной приверженности и доверию к Бабаджи, вопрос о свадьбе больше ни разу не поднимался.

В принципе, все браки, заключенные по инициативе Бабаджи, являлись гремучей смесью из взрывчатого вещества и иногда прекрасной, а иногда — очень трудной кармы.

Одной женщине лет сорока, которая никогда не была замужем, он сказал, что пришло и ее время. Позже она рассказывала мне, что действительно сейчас нуждается в том, чтобы кто-то о ней заботился.

Тогда Бабаджи подарил ей несколько маленьких собачек, чтобы она заботилась о них. И в результате этого первого акта «женитьбы» и связывания себя с ними она оказалась в моей комнате со всеми своими собачками.

Потом Бабаджи объявил, что она выйдет замуж во время Шиваратри. Прибыли состоятельные индусы и признались Бабаджи, кто из них хотел бы жениться на ней. Он проигнорировал их слова и довел всех до предела напряжения. Наконец он заявил, что её мужем будет пуджари из святого места. Прибыл тот самый пуджари. К своему ужасу, женщина увидела, что у него был