– Господи… осподи…

Едва слышный голос, который она приняла в темноте за отголосок эха своего голоса.

– …споди… О-о-о… Господи!

Вначале Марина решила, что увидела гипсовую скульптуру распятия. Фигура шевельнулась, в корче сведенные судорогой пальцы обнимали тугие веревки. Лицо крестообразно растянутого человека было не разглядеть под кровавой маской. Очевидно, когда-то он был высокого роста и широким в плечах, но неимоверная худоба исказили облик. Его череп опоясывала колючая проволока, голени крепились на уступке креста, прибитые к бруску.

– Осподи…

В глазах потемнело, звон в ушах нарастал, становясь нестерпимо громким, как шум взлетающего авиалайнера. Она провалилась в бездумное забытье.

Ермаков опоздал на четырнадцать минут. Он гнал «кашкай» по узким городским улочкам с запредельной скоростью. Его болезненную пунктуальность Наташа объясняла неврозом. Сама она к опозданиям относилась спокойно.

– Кому надо, дождутся, а извиниться всегда можно!

Прожив в браке одиннадцать лет, Ермаков так и не научился до конца понимать свою жену. Если бы ему задали вопрос о ее основном качестве, он бы ответил – неискренность. Наташа постоянно играла разные роли и делала это абсолютно органично. Страстной любовницы, начитанной интеллектуалки, заботливой матери. Она оставалась неискренней даже со своей матерью, с человеком, которого она любила больше, чем сына. Единственное, что было у нее настоящее, – это цвет волос. Натуральная платиновая блондинка.

Он ударил по тормозам, жалобно скрипнули протекторы. Дорогу перебежала черная кошка.

– Идиот! – вслух обругал себя капитан.

Возле дома четырнадцать по улице Правды стоял Андрей Редько. Он благоразумно спрятался от дождя в подъезде здания. Он был одет в длинный коричневый плащ, на голове – бежевая кепка. В такой одежде его высокий силуэт сливался с мокро-серыми стенами домов.

Ермаков припарковался в зоне, отмеченной знаком «место для инвалидов». Узкая улочка, эвакуатор не проедет, – логично рассудил он, а на поиски свободного места придется потратить минут десять.

– Опоздал! – сказал он, пожимая руку Андрею.

– Все нормально… – Редько выглядел подавленным. – Новости есть?

– Мало-мало… – улыбнулся Ермаков. Его забавлял этот парень, играющий роль шпиона из детективов, в своем долгополом плаще и дурацкой кепке.

– У меня тоже… – Он протянул карточку. – Нашел в почтовом ящике.

U+264D.

На оборотной стороне было отпечатано очередное изречение:

«Благоразумные, увидев опасность, спасаются. А храбрый идет вперед и погибает».

– Меня типа пометили! – усмехнулся молодой человек, но голос у него дрожал. – Знак зодиака Дева, двенадцатого сентября отметил юбилей. Тридцать лет.

– Поздравляю!

– Спасибо.

– Изречение царя Соломона?

– Так точно, товарищ капитан.

Ермаков обнял парня за плечи.

– Ты под охраной, братишка.

– Это предостережение, – кивнул Редько на карточку. – Типа не суйся куда не надо, мужик.

– Посмотрим. – Ермаков спрятал карточку в карман. Не мешало бы снять отпечатки, но чутье подсказывало ему, что дактилоскопия ничего не даст. Тот, кто затеял всю эту чехарду, слишком умен. – Идем? Квартира четырнадцать.

– Знаю, – все с тем же унылым видом сказал Редько. – Первый двор, налево. Третий этаж.

– Молодец! Если останешься без работы, дай знать. Возьму тебя на полставки.

Пригибаясь от холодного ветра, мужчины вбежали во двор. Домофон откликнулся протяжным гудением, ответил женский голос:

– Проходите! Третий этаж…

– Спасибо!

Дверь распахнулась прежде, чем Ермаков успел нажать кнопку звонка. Он много слышал про Авдеева, а вот увидеть пришлось впервые в жизни. Любой следователь – физиономист. Внешний облик человека – как визитная карточка, по ней можно сделать предварительное заключение о характере ее обладателя. Особенно это становится заметно с возрастом. Мы имеем ту внешность, которую заслужили. Давно подмечена особенность русских мужчин, – выражение лиц, как у воинов. Как-то раз Ермаков разговорился в пивном баре с мужчиной, тот оказался военным историком. Он рассказал, как происходил расстрел дезертиров в немецкой армии. Виноватых отправляли в тыл, а спустя время в часть приходило уведомление. Приговор приведен в исполнение. После Сталинграда число дезертиров умножилось в разы. Процедура отправки сбежавших с поля боя солдат и унтер-офицеров стала обременительной, дезертиров начали расстреливать перед строем. Результаты подобной практики оказались поразительными. Солдаты отказывались воевать, часть приходилось расформировывать.

– Это все национальный характер! – оживленно объяснял захмелевший историк. – Недаром возникла поговорка: что русскому хорошо, немцу – смерть! Помните лица наших сограждан на заграничных курортах? Мы словно на войне! И это не важно, русский вы, еврей или татарин! Парадокс заключен в том, что нам необходима война. Война нас сплачивает, мы, россияне, способны реализовываться только в экстремальных условиях. Иначе нам скучно, оттуда и пьянство… – Он жадно допил свое пиво. – Новое время рождает новые образы, – продолжал историк. – Развращенная сытость западной цивилизации проникла в нашу культуру как чумная палочка. Им не удалось сокрушить нас войной, потому что русский человек научился выживать там, где крыса сдохнет. Мало сказать – выживать! Он будет сражаться! И тогда Запад внедрил бациллу сытости. Страшная вещь, скажу я вам! Римская империя пала, когда в нее проникла эта разлагающая сытость!

Историк изрядно набрался, его глаза жадно блестели, язык немного заплетался, но ход мысли он не терял.

– Что плохого в сытости? – усмехнулся Ермаков.

– Один умный человек сказал: чрезмерная сытость погубила больше людей, чем голод. А вы оглянитесь вокруг, Гриша! Народилось племя счастливых идиотов. Массовая феминизация мужского пола! Молодые парни напоминают сусликов! А ведь еще недавно мы все были, как голодные волки, сильные, поджарые и злые! Через двадцать лет наше поколение вымрет, и страну завоюют без единого выстрела…

Встреча в баре состоялась неделю назад, сразу же после семейного скандала. Глядя на Авдеева, капитан вспомнил слова историка. Перед ним стоял стареющий, полный сил волк-переярок. Крепкий мужчина среднего роста, коротко остриженный ежик волос серебрился на свету. Лицо было самым обыкновенным, увидишь на улице – пройдешь мимо, но, встретившись с ним взглядом, поневоле хотелось отвернуться. Глубоко посаженные, как у медведя, глаза смотрели цепко, взгляд выражал волю, решимость и мужскую агрессию, которая воспринимается на интуитивном уровне. Нос был расплющен от ударов, скулы покрывала сеть мелких шрамов, обычно незаметных, – следствие многолетних занятий единоборствами. Ермаков был немного разочарован, он ожидал увидеть рослого богатыря, а рост человека-легенды не превышал метра восьмидесяти. Авдеев улыбнулся, жесткое выражение лица преобразилось, капитан поневоле улыбнулся в ответ.