Лалит наклонился ко мне и тихонько шепнул:

— У меня к вам образовался еще один вопрос.

— Задавайте, конечно, — ответила я. — Мне даже интересно.

— Что сейчас происходит с Анитой?

На мгновение я потеряла дар речи. В принципе вся информация о моем освобождении, как я думала, была совершенно секретной, и я не предполагала, что она может оказаться доступной постороннему, незнакомому со мной человеку.

— Я знаю, — продолжил он, — ее посадили. Потом якобы помиловали, но по выходе из тюрьмы она растворилась. Мне известна ваша история, но хотелось бы знать, делается ли что-нибудь для ее освобождения.

— Это все ерунда, — бросилась я его уверять. — У нее действительно неприятности, но вы же знаете, как это все в России бывает! Она, как и вы, — жертва беспредела. Не волнуйтесь, мы ее вытащим! — Выпалив все это, я уставилась на Лалита.

Он улыбнулся. Я не понимала, достаточно ли он пьян, чтобы не понять, насколько я не в курсе ситуации. Возникла неудобная пауза. Но, слава богу, Лалит намного больше любил говорить сам, чем слушать. Во всяком случае, когда находился под мухой.

— Значит, — сказал он задумчиво, — вы ее вытащите? Хорошо! Буду с вами откровенен. Я, разумеется, знаю Аниту. Точнее, знал ее в детстве. И не случайно помянул в ходе нашей беседы полукоммуниста-полубандита Хулио, отца Аниты Хулиевны, если вам так будет угодно. Я, как никто другой, знаю историю этой семьи. Если Анита действительно жива и вы можете с ней общаться, то она подтвердит мои слова. Я с глубоким уважением относился к Шаховским, ныне покойным бабке и деду Аниты с материнской стороны. Сам дед преподавал у нас в Лумумбарии античную литературу. Я часто бывал у него дома. Блестящий ученый и несчастный отец! Ему достался зять, которого не принимали даже в домах чилийских коммунистов. Даже дальний родственник, товарищ Корвалан, его стеснялся. А уж заместитель генерального секретаря Чилийской компартии Володя Тойтельбойм и вовсе не желал видеть Хулио Вердагера гостем в своем доме.

— Про Корвалана я слышала. А кто такой Тойтельбойм?

— Володя Тойтельбойм — это главный идеолог чилийской компартии. Книжный червь, большевик-интеллектуал. В том числе и его бредовым теориям обязан своим провалом режим Сальвадора Альенде. Володя — это полное имя, в память о юном Ленине. И Володя, и его супруга позиционировали себя как рафинированную чилийскую интеллигенцию и не желали видеть в своем доме навязываемого им советскими органами в друзья Хулио Вердагера. У Тойтельбоймов в конце восьмидесятых подрастала единственная дочь — Марина, а за Вердагером в Чили плюс к бандитизму тянулась еще и статья за совращение малолетних, так что этому подонку пришлось довольствоваться полусумасшедшей профессорской дочкой Таней Шаховской. Я помню те самые джинсы, после обретения которых Таня воспламенилась страстью к Хулио. Она уже была весьма не в себе, когда произвела на свет дочь Аниту. Через год Татьяна в первый раз попала в десятое отделение «Кащенки», а затем уже сгинула окончательно в «Белых Столбах». Я удивился еще и тому, что вы так настаивали на том, что именно для вашей семьи ресторан был чем-то из ряда вон выходящим. Хулио из московских кабаков не вылезал, и Анита ела шашлыки в «Арагви» намного чаще, чем получала дома манную кашу. До того времени, разумеется, пока Хулио не уехал назад в свое Чили, где и сгинул без следа.

Русский язык Лалита меня потрясал. Я не представляла себе, чтобы иностранец мог так свободно, так роскошно говорить на моем родном языке. Впрочем, и пил он тоже по-русски. Я чуть успокоилась, поняв, что пока вывернулась из дурацкой ситуации, созданной господином Чертковым. Нам отдали паспорта и подкатили чемоданы. В дверях VIP-зала появилась Ирина. Она вылетела за день до меня, чтобы подготовить все для предстоящих переговоров.

— Насколько я понял, — обратился ко мне на прощание Лалит Чатурвэди, — вы приехали на переговоры с Радживом Гуптой?

Я кивнула.

— Я буду послезавтра на банкете. Мы еще поговорим. Было очень приятно познакомиться!

— Мне также! — заверила я его.

Покачиваясь, брахман побрел к выходу из зала. Там к нему стрелой бросился худой, как щепка, лысый человечек и, облобызав руки брахмана, железной хваткой вцепился в огромный черный чемодан Лалита Чатурвэди, только что доставленный ему служащими аэропорта.

Мы с Ирой уложили мои вещи на тележку. Туда же бросили сумки Манго Сингха, а его самого усадили сверху. Бородатый малыш, судя по всему, очень смутно понимал, что с ним происходит, и отправился домой на прибывшей за ним машине, практически находясь под общим наркозом. Ирина тоже приехала за мной на автомобиле, предоставленном любезнейшим Радживом Гуптой. Огромный нескладный «Амбассадор» очень напоминал «Волгу ГАЗ-21», а водитель Шивнандан, или Шива, как его уже почти ласково называла моя секретарша, был чрезвычайно черен и усат. Он был весьма субтильным и почти столь же низкорослым, как Манго Сингх, но обладал могучим утробным басом. Мы смогли оценить мощь его голоса, когда, открывая водительское окно, он орал на какого-нибудь зазевавшегося водителя «тук-тука», трехколесного мототакси. Жили мы в самом центре парковой зоны Дели, в отеле «Ле Меридиан». Здание гостиницы — небоскреб, сконструированный по схеме прямоугольного колодца. Двери в номера располагаются на открытых галереях, откуда открывается потрясающий вид на внутренний дворик с фонтанами, барами и дорогими сувенирными магазинами. На самом верху, словно крышка гигантского колодца, нависает ресторан. Кажется, что он сам по себе парит над пропастью. У входа в отель дежурят сингхи в шикарных, шитых золотом чалмах и неимоверных по своему роскошеству кафтанах. Экипированные совершенно обычными резиновыми дубинками и совсем непривычными для нас витыми хлыстами, они готовы оборонять отель… от единственной угрожающей ему опасности — назойливых нищих, если тем вдруг вздумается приблизиться и их не остановят и не запорют их более скромно наряженные коллеги еще на дальних подходах. Удивительным мне показалось кастовое и религиозное родство этих гигантов сингхов с нашим малюткой в чалме, ошарашенным несколькими каплями выпитого еще в Москве джина и спящим сейчас, наверное, дома в крошечной кроватке.

Было семь часов утра. Встреча в офисе Гупты была назначена на двенадцать. В одиннадцать тридцать за нами должна прийти машина, так что сам бог велел отдохнуть с дороги. Ира привела меня в мой роскошный люкс, рассказывая по дороге о своих первых впечатлениях. Ее голос доносился до меня словно через ватную стену, но она не понимала, как много я выпила.

— Ирина! Дорогая! — обратилась я к ней. — Могу я тебя о чем-то попросить?

— Я на службе. — Она улыбнулась, и мне почему-то показалось, что улыбка эта скопирована у Черткова.

— Прости за наглую просьбу, но я приму ванну, лягу, а потом ты мне все это повторишь! Хорошо?

Секретарша оценивающе посмотрела на меня и, улыбаясь, ответила, что, по ее мнению, после душа мне разумнее всего пару часов вздремнуть.

— Потом — значит потом, — согласилась она с нарочитой ласковостью в голосе, — я расскажу вам о своих впечатлениях во время завтрака и реанимационных процедур!