– Я отвезу тебя домой.

– Нет. – Она отрицательно покачала головой. – Не хочу домой.

– Не останешься же ты здесь. Я тебе не позволю. Думаю, тебе нужно отдохнуть. – Он протянул ей зажигалку. – Можешь переночевать у меня. – Он поймал ее взгляд, уставился на нее. – У меня есть свободная комната. Договорились?

Она улыбнулась и кивнула, потом поморщилась – уж слишком крепкие были у него сигареты. Отнесла рукопись Стенли Хилла в кабинет Джули, положила на прежнее место.

– Не знала, что ученые пишут стихи, – сказала она, возвращаясь в свой кабинет. – Ты мне когда-нибудь покажешь свои?

– Посмотрим, – загадочно улыбнулся он.

* * *

После первой порции виски стало получше. Алекс улеглась на полу на толстенном ковре перед камином. Стены до самого потолка были уставлены полками с потрепанными, зачитанными книгами. Повсюду дерево и кожа, панели из превосходного дерева, мебель из цельного массива, старинная, но простая, хорошо отреставрированная. Кожаные кресла – большие, плотные, – и солидный кожаный диван.

– Не понимаю, почему ты так возражаешь против этого?

– Потому что это чушь свинячья. Одна брехня. Мы умираем – и нас больше не существует.

Он хлопнул в ладоши, сильно и неожиданно, отчего Алекс даже подскочила, а собака подбежала к нему с возбужденным лаем.

– Как ты можешь такое говорить?

– Я знаю. Это доказано. Лежать, мальчик, лежать! Господи боже, ты же умная женщина, не можешь же ты до сих пор верить в Бога! После Дарвина попам больше нечего делать.

Филип выдохнул облачко дыма. Резкие, острые черты лица на миг затуманились и смягчились, пока дым обволакивал его. Это придало ему демонический, сатанинский вид, и на миг крохотная дрожь сомнения на его счет закралась в ее мысли.

– Если бы мы были наполовину духами, наполовину людьми, то обладали бы свободной волей, девочка моя. Но у нас ее нет, мы все пленники наших генов, наша жизнь расписана – ДНК, компьютерная программа в наших генах, полученная от отца и матери. Цвет глаз, размер попы – всё.

Она усмехнулась, снова расслабившись.

– Даже способ мышления, – добавил он.

– У нас есть свобода воли.

– Чепуха. У тебя и у меня не больше свободы воли, чем у собаки, чем у Блэка.

– Я думала, у собак есть свобода воли.

– Блэк бросается на кошек. – Мейн показал на собаку. – Если он увидит кошку и сорвется с поводка, он ее загрызет, это у него в генах, он ничего не может с этим поделать, остановить его невозможно.

– Ты что имеешь в виду?

– Ты видела, каким он был послушным у тебя в офисе. Я ему сказал: «Фу!» – на том дело и кончилось. Он слушается меня во всем, но если Блэку попадется кошка… В общем, он перегрызет ей горло.

– Просто у твоего пса была плохая школа.

– Нет, я ничего не могу с этим поделать, и ни один тренер-собаковод в мире не сможет. Это заложено в собачьих генах, а из генов ничего не удалишь.

– Ты говорил, что и у духов, вероятно, есть гены.

– Мы сами выдумали Бога; это наш механизм выживания, ему много тысяч лет – тогда человек впервые попытался объяснить свое существование. Ты встречалась со спиритуалистами, медиумами, они все чокнутые или очень хитрозадые. Чокнутые считают себя настоящими медиумами, а хитрозадые – мошенники, у них есть телепатические способности, они выковыривают из закоулков твоей памяти дядюшку Гарри, наговаривают тебе то, что ты и без них знаешь, подбросят еще что-нибудь до кучи, и ты балдеешь: «Класс! Вот это да! Круто!» Потом ты, подумав немного, спрашиваешь: «А как поживает дядюшка Гарри?» Тебе отвечают: «Прекрасно», ты уходишь, начинаешь думать, и тебе в голову закрадываются сомнения. Постой, думаешь ты, я похоронила дядюшку Гарри на прошлой неделе. Он лежит в могиле, или его прах покоится в урне, а тут мы с ним снова разговариваем, и ты хочешь говорить с ним еще и еще, но, увы, обнаруживаешь, что дядюшке Гарри больше нечего тебе сказать.

Филип глубоко затянулся, на его лице появилась улыбка.

– При жизни он был скучным старым пердуном, а ты вдруг ждешь, что после смерти он станет интересным. – Филип замолчал, увидев слезы в ее глазах. – Извини, девочка моя, но ты только повредишь себе таким способом. – Он постучал себя по виску. – Твой сын был хороший парень, но тебе нужно смириться с тем, что он погиб.

Алекс долго смотрела на него.

– Филип, я могу с этим смириться. Вот только не уверена, что он может.

Смотреть на яркое лондонское воскресное утро через грязное лобовое стекло «вольво» Мейна – это все равно что смотреть телевизор через матовое стекло. Лондон по воскресеньям выглядел особенно, исчезало ощущение спешки. В воскресенье появлялось время – погулять, подумать. По воскресеньям Лондон становился довольно неплохим местом.

Алекс чувствовала себя отдохнувшей. Впервые после вести о смерти Фабиана она хорошо выспалась.

Пепельница в машине была открыта и набита окурками. На полу у ног громоздились стопки газет, журналов, документов и кассет.

– Спасибо тебе за эту ночь, – сказала Алекс. – Она пошла мне на пользу.

– Нам удалось, – осторожно сказал Филип.

– Удалось что?

– Удалось.

– Ты иногда говоришь загадками.

– Удалось сдержать себя.

Она улыбнулась и посмотрела на него. Из его усов торчала сигарета, голова была чуть наклонена вперед, словно он был слишком высок для машины.

– Ну у тебя и самомнение, – сказала она.

– Нет… просто иногда… – Голос его смолк.

– Что иногда?

– Иногда…

Слова замерли, испарились. Он наклонился, вставил кассету в магнитолу, и секунду спустя запела Элки Брукс. Громкий чистый голос заполнил салон. Филип откашлялся, снова наклонился, убавил громкость.

– Значит, викарий посоветовал тебе побольше узнать о Фабиане?

– Да, только не викарий, а его помощник.

– И что тебе удалось?

– Что не он бросил свою девушку, Кэрри, а она его.

– И о чем это тебе говорит? О его гордыне?

Алекс рассмеялась:

– Знаешь, я себя чувствую такой идиоткой из-за вчерашней ночи.

– Наш разум играет с нами всякие шутки, когда мы устаем.

– Ты знаешь что-нибудь о медиуме Моргане Форде?

Филип отрицательно покачал головой, глубоко затянулся.

– А как отличить настоящего медиума от шарлатана?

– Они все шарлатаны.

– Вам, ученым, свойственно дьявольское высокомерие. Из себя выводит.