Филип раздраженно погудел небольшой арендованной машине, все четыре пассажира которой глазели на фасад универмага «Либертиз».

– Нет, мы просто формулируем неприятные истины.

– Это такое же высокомерие.

Алекс слегка удивилась, увидев «мерседес» на том же месте, где оставила его вчера, – его не эвакуировали, не засунули квитанцию на штраф под «дворник», не разбили стекла. Она наклонилась к Мейну и поцеловала его в щеку.

– Ну, теперь справишься?

– Да.

– Я, пожалуй, приглашу тебя сегодня вечером на обед, чтобы убедиться.

Она отрицательно покачала головой:

– Мне не очень улыбается возвращаться в пустой дом вечером. Приходи ко мне – я приготовлю ужин.

– Около восьми подойдет?

Алекс уехала повеселевшая, с легким сердцем, но знала: боль вернется. Все это копится в ее голове, а в конечном счете обрушится лавиной. К вечеру, когда солнце начнет меркнуть, ей снова станет хуже. Вернется депрессия, как это всегда происходит поздно вечером по воскресеньям. Всю жизнь, с самого детства.

Она переехала через Воксхолл-бридж в южном направлении, поехала по Стритаму, ничуть не радуясь предстоящей миссии: попытаться найти Кэрри и сообщить ей печальное известие. У нее даже адреса не было. Она помнила только, что они проезжали мимо антикварного магазина, перед которым на тротуаре выстроился ряд стульев, когда Фабиан сказал: «Здесь живет мать Кэрри», а она посмотрела направо и увидела высотки. Это было в нижней части холма, очень похожего на тот, по которому она ехала сейчас. Показался антикварный магазин, не работающий, с закрытыми ставнями, и две серые высотки чуть подальше справа. Алекс свернула и поехала в ту сторону по узкой улице, вдоль которой стояли побитые машины и мрачные фургоны, – забитой, стиснутой со всех сторон. На тротуаре играли двое чернокожих мальчишек. Они посмотрели на нее, и она почувствовала, что краснеет: у нее нет права находиться здесь, она выехала за пределы своей территории.

Дорога петляла, поднималась мимо бесконечных рядов двухэтажных муниципальных зданий, голых металлических лестниц на верхние этажи. С балконов и окон свисали полотенца, простыни, нижнее белье; все это напоминало гетто.

Две башни теперь возвышались прямо перед ней, сооруженные из крошащихся бетонных блоков. Они тянулись к небесам, словно два гигантских мрачных надгробия.

* * *

Алекс вышла из машины, тщательно заперла ее и прошла в холл ближайшего здания. Почти все стекло одной дверной панели лежало на полу, а другая была открыта и заклинена навсегда. На стене аэрозольным баллончиком было крупными алыми буквами начертано FUCK. Стоял незнакомый неприятный запах.

Она посмотрела на список жильцов и сразу же увидела: Е. Нидхэм. Вспыхнули противоречивые чувства: пожалуй, ей было бы легче, не окажись там фамилии. Тогда можно было бы отложить все на потом.

Алекс вызвала лифт, громадная дверь открылась. Кабина больше походила на грузовую, чем на пассажирскую. «Сосите все» – художник с аэрозолем поработал и здесь. Алекс надавила кнопку третьего этажа, двери закрылись – медленно, рывками. Не разумнее ли было бы подняться по лестнице? Едва ощутимый рывок – и дверь перед ней поползла вниз, с почти мучительной медлительностью. В лифте пахло, как в общественном туалете. Вдруг Алекс, к своему ужасу, заметила рядом лужу мочи и подалась в сторону. Раздался щелчок, кабина дернулась – они проехали первый этаж.

Наконец кабина остановилась, и Алекс вышла в мрачный коридор с каменным полом. На стене она увидела выцветший аэрозольный медальон с призывом запретить бомбу, чуть дальше кто-то долотом выскоблил на стене слово «свиньи». Она остановилась перед квартирой 33 – синяя дверь с глазком, – поискала кнопку звонка, нажала, услышала рассерженный стрекот насекомого. Через несколько секунд раздался женский голос.

Алекс уставилась на дверь.

– Миссис Нидхэм?

Она ждала, но больше ничего не происходило. Откуда-то из соседней квартиры доносился детский плач, а сверху – грохот поп-музыки. Она снова нажала кнопку.

Еще одна долгая пауза.

– Да, кто там?

Алекс уставилась на дверь:

– Миссис Нидхэм?

– Кто это? – Голос теперь звучал совсем рядом.

Раздалось шарканье ног, в глазке что-то мелькнуло.

– Чего надо? – враждебно спросил голос.

– Пожалуйста, я хочу поговорить с миссис Нидхэм.

– Вы из муниципалитета?

– Нет. Меня зовут Алекс Хайтауэр. Мой сын дружил с вашей дочерью.

Опять долгое молчание. Потом сухой кашель и снова молчание.

– Вы слышите? – нервно спросила она.

– Так чего надо? Я заплатила за телик.

Алекс нахмурилась, озадаченная.

– Я просто хочу поговорить с вами о вашей дочери Кэрри. У вас ведь есть дочь Кэрри?

Пауза.

– Да. – Еще пауза. – Чего она наделала?

– Ничего, миссис Нидхэм. Хочу кое-что ей передать. Прошу вас, откройте дверь.

Новый приступ сухого кашля, потом звук скользящей задвижки. Дверь приоткрылась. Открывшая оказалась куда моложе, чем Алекс предполагала, – ее возраста, но с усохшим, ожесточенным серым лицом, преждевременно состарившимся от небрежения, желчного характера и жизни в духоте. В молодости, вероятно, эта женщина была хорошенькой, да и сейчас могла бы оставаться привлекательной, если бы захотела. Она стояла перед Алекс в грязном синем халате, с гнездом из бигуди на голове, изо рта у нее торчала сигарета.

– Вы не из муниципалитета? – Она оглядела Алекс с ног до головы.

– Нет.

– Ну, тогда ничего, а то у них всякие дурацкие идеи.

Женщина обшарила Алекс взглядом, потом нервно оглядела коридор, дернула головой и отступила в квартиру. Восприняв это как приглашение, Алекс шагнула в небольшую прихожую, где воняло кислым молоком и табачным дымом. Через приоткрытую дверь справа виднелась кухня, стол, уставленный пустыми пивными бутылками.

Хозяйка провела ее в комнату, служившую сразу спальней и гостиной.

– Вы что-то сказали насчет Кэрри?

Алекс кивнула, осматриваясь: незастеленная кровать, голые стены, одежда, мусор, журналы, немытая посуда здесь и там, грязные окна. Оценила великолепный вид на Лондон.

– Мой сын Фабиан дружил с вашей дочерью… до недавнего времени. Я думаю, они разошлись после Рождества.

Женщина посмотрела на нее тупым взглядом, глубоко затянулась сигаретой, хотя та уже сгорела почти до фильтра, сморщила нос, затянулась еще раз и загасила окурок.

– Не видела ее, она тут редко бывает. – Она отвернулась от Алекс и снова зашлась долгим сухим кашлем. – Садитесь. Бросьте эти газеты на пол. Тут у меня не очень; если ты сама по себе, то они там, в муниципалитете, не очень-то раскошеливаются.