он лично не напишет мне, мы будем находиться здесь. Хейл предложил нам остаться у него еще на несколько недель, – добавляет он.

Петля на моей шее не ослабевает. Это дополнительное время с Персивалем – не избавление, а лишь отсрочка.

– Все равно мне придется вернуться домой, – хмурюсь я, вспоминая свое обещание и страстно желая узнать следующие буквы имени моей матери.

Он слегка подталкивает мою лошадь своей.

– И смириться с судьбой принца торговли.

– Мне совсем не интересна торговля.

– Ты можешь писать.

Я смотрю в сторону, и воспоминания о том, что сделал мой отец, – словно незаживающая рана.

– Ты должен выбрать свой путь, пока молод и достаточно глуп, чтобы не впадать в уныние. – Уилл переводит своего коня на легкую рысь. Сегодня мы впервые что-то разделили между собой, и я чувствую, что если мы продолжим в том же духе, то он и сам избавится от душевного груза, и меня вынудит сделать то же самое.

– А вы делали выбор, когда были молодым? – спрашиваю я, прикрывая глаза от дождя.

– Я никогда не был молодым.

Между нами повисает густая тишина, и я уже готов начать через нее пробираться, как к нам вдруг приближается грубовато выглядящий мужчина. Незнакомец, идущий пешком, выходит на дорогу и начинает шагать рядом с нами. Уилл приветствует его со сдержанной фамильярностью и придерживает коня, чтобы мужчина смог с нами поравняться.

– Годы были к тебе благосклонны, Уильям Персиваль, – замечает человек. Он говорит с европейским акцентом и чеканит шаг, но в его костюме нет военных оттенков. Мужчина поворачивается к нам, и Уилл замечает его правый глаз, подернутый голубой пленкой. – Выбило порохом в Ньюбери два года назад. Та битва положила конец моей солдатской жизни, – поясняет мужчина, ухмыляясь над собственной неудачей.

Мы спешиваемся, приблизившись к центру города, и Уилл отдает мне свои поводья.

– Это – мой секретарь, – сообщает Персиваль незнакомцу, и тот реагирует на меня с привычным пренебрежением.

– Симпатичный юноша, – бормочет он.

– Его насильно поместили в мою компанию, – жалуется Уилл. – Его отец хорошо заплатил мне, чтобы я оберегал его от проблем.

Они идут вперед, а я бреду за их тенями, раздумывая, что же их может связывать.

– Армия отправила меня на пенсию, – рассказывает незнакомец, когда мы добираемся до центра города.

– И ты решил разыскать меня, выйдя в отставку, – догадывается Уилл.

– А почему бы и нет? – недоумевает незнакомец. – Я все еще на что-то гожусь. Я был на заседании суда. Твое поведение во время дела о ведьме стало для меня полной неожиданностью.

– Едва ли. Леди Кэтрин все равно бы повесили, – заявляет Уилл с такой твердой уверенностью, что о нее можно споткнуться. – Независимо от страсти Парламента к охоте на ведьм, они все равно не хотят видеть среди своих законов что-то, связанное с колдовством.

– Леди Кэтрин не была одной из них, – парирует незнакомец.

– И тем не менее, – не сдается Уилл, – жители Йорка восприняли мое поведение как предупреждение и теперь сосредоточатся на истреблении врагов Парламента. – Он не обращает внимания на смех собеседника. – Парламент ненадежен, а я нахожусь в поиске союзников. Большинство моих друзей либо мертвы, либо в ссылке.

Уилл играет роль, говорю я себе, улавливая легкость в его тоне, и эта мысль в моей голове сменяется другой. Он – гонитель других людей. Это – единственная роль, которая ему подходит.

– Ты завоюешь их расположение. – Незнакомец подбадривает его, хлопая по спине. Человек поменьше от такого удара согнулся бы пополам.

Уилл снова расплывается в улыбке, пока я привязываю лошадей возле таверны. Мужчина занимает столик внутри.

– Ну, беги, – приказывает Уилл, и его немногословность лишний раз напоминает мне, что я для него – лишь неудобный груз, за переноску которого ему заплатили. Я достаточно долго жду, чтобы убедиться, что он и правда изгнал меня из своей компании. Я смотрю ему вслед, пока толпа посетителей не выталкивает меня на улицу. Я бесцельно скачу по темнеющему городу, все еще силясь найти что-то общее у человека, которого уже хорошо изучил, и человека, которого только что встретил. Слова «ну, беги», произнесенные Уиллом, язвительно звучат у меня в голове, пока я наконец не прихожу в себя, вдыхая запах типографских чернил на повороте к улице Стоунгейт.

– Значит, ведьму повесят, – говорит Броуд, появляясь из-за стопок книг и пергамента. Книжная лавка пуста, не считая юноши, стоящего за стойкой.

Я достаю из сумки конспект судебного заседания.

– Я уж подумал, что вы будете пить на радостях. – Броуд смотрит на мое лицо и хмыкает от выражения, которое на нем обнаруживает. Он сдержанно кивает, я прохожу вместе с ним за стойку, и мы вместе поднимаемся по узкой лестнице в его печатную мастерскую. На втором этаже развешены для просушки листовки. Они напоминают фонарики. Двое мальчиков, сидящих за столами, поднимают глаза, заметив строгий взгляд Броуда: их короткая передышка закончилась. В середине помещения стоит небольшой типографский станок, которым управляют двое учеников. Один из них нажимает на длинную ручку, а второй заменяет бумагу под деревянными пластинами. По углам комнаты лежат листы, связанные в пачки.

Броуд сидит за своим столом, обращенным к окну, которое выходит на шумную улицу. Нетерпеливыми пальцами он заставляет слова шелестеть.

– Я могу заплатить вам за небольшой тираж. Я бы заплатил вам больше, если бы судья Персиваль не так упорно отказывался говорить о своем прошлом. Вот этот – другое дело. – Он протягивает мне книгу, лежащую на столе. «Чудесное разоблачение ведьм в графстве Ланкастер». Автор – Томас Поттс. Его рассказы о судах над ведьмами в Пендле и о людях, признанных виновными и впоследствии повешенных, получили одобрение короля и имели большой успех у читателей. Я вкладываю в книгу груз тех десяти душ, что пели в Пендле, и возвращаю ее в алчные руки Броуда.

– Мой отец напечатал первое издание. На тираж удалось купить эту лавку, а Поттс стал владельцем парка Скалм. – Броуд принимает мое молчание за незаинтересованность, и его речи становятся приторными, словно медом намазанными: – Благосклонность, которую я оказал Поттсу, не стоит недооценивать, хотя юноша вашего происхождения, разумеется, заслуживает большего вознаграждения.

Броуд осматривает свою мастерскую. Грубые черты лица говорят о его тяге к излишествам.

– Читатели изголодались по рассказам о колдовстве. Я, не будь дураком, утолю их жажду одним томом, но затем снова заставлю голодать, выпустив несколько памфлетов. Пойдите мне навстречу, и я вознагражу вас справедливой долей прибыли.

– Истории о ведьмах никогда не были моим любимым жанром, – говорю я ему, хотя и задумываюсь о его обещании регулярного заработка и моем шансе освободиться от влияния отца.

– Докажите свою состоятельность, и со временем я позволю вам писать собственные истории, – обещает мне он.

Я изучаю книги в его мастерской и представляю собственные слова, лежащие среди них. Не более чем ложь, но