что его нет на месте и он напишет мне, как только вернется. Он ни разу со мной не связался и не ответил на три письма, в которых я просил сжечь мой памфлет. Уилл и ему подобные превратили историю таких, как я, в вымысел, и я горько сожалею о том, что вступил в их ряды.

Альтамия пропускает мой ответ мимо ушей, сосредоточенно зашивая мышиный животик ровными стежками. Я помогаю ей закончить со швами, наслаждаясь ощущениями ее прикосновений.

– Вам надо найти что-нибудь, чем можно было бы занять время между писательством. Теперь вы не слишком нужны судье Персивалю, ведь ассизы закончились. – На ее лице появляется заинтересованное выражение.

Я в общих чертах говорил ей о своем предстоящем отъезде, который кажется все менее вероятным с каждым днем, который я провожу в ожидании приказаний отца. Альтамия – мой единственный глоток свежего воздуха. Она приносит с собой свет солнца даже в темный подвал, и я почти отчаянно говорю ей, что могу стать ее помощником. Едва я успеваю закончить фразу, как она кладет одно из чучел мне в руки.

– Нужно его помассировать, – объясняет она, – чтобы оно сохранило форму.

Зверек – холодный и мягкий, а еще оставляет на моих руках следы своего запаха. Я полон решимости все это выдержать, но у Альтамии вдруг заканчивается терпение, и она берет все на себя.

– Ваш дядя привил вам интерес к таксидермии?

– Не совсем. В детстве я наблюдала, как он практиковал свои хирургические навыки на маленьких животных. Заметив мой интерес, он настоял на том, чтобы поделиться со мной кое-какими из своих знаний и умений. Остальное я изучила по книгам.

Она надевает на мышку солдатскую униформу и завершает образ красным кушаком.

– Жутко вскрывать то, что когда-то было живым существом. Мой дядя был уверен, что я упаду в обморок, но со мной все было в порядке, хотя поначалу у меня тряслись руки. Благодаря осаде у меня было время, чтобы привести в порядок эмоции, а решительности прибавилось от мыслей о моей кузине Грейс… Мне хотелось ее напугать.

– Правда?

– Она – слишком приземленный человек, чтобы испугаться. Наш дядя, лорд Кэрью, воспитывал ее с детства. Ее мама умерла при родах, а папа скончался от болезни несколько лет спустя. Она была фрейлиной графини Дерби и в прошлом году проводила с ней все время, пока шла осада поместья Латом солдатами Парламента, – рассказывает Альтамия о четырехмесячном набеге, который закончился в пользу графини. – Неделю назад дядя Кэрью отправил еще одно письмо.

– Я едва успеваю. – Я кивком указываю на свое послание.

– Он написал моей матери, – добавляет Альтамия, – но она спрятала письмо, чтобы отец его не увидел. Он так отчаянно старается ему угодить.

– А мама – не настолько?

– Во-первых, дядя почти на десять лет старше ее, а во-вторых, они почти чужие люди. Он – мировой судья, способный расследовать дело без посторонней помощи. Мама переживает, что его положение может пошатнуть рекузантское прошлое нашей семьи. А страх способен заставить его сделать что-то, о чем он потом пожалеет.

– Я перепишу письмо, убрав из отказа Уилла всякую вежливость.

– Что вы, не стоит, – слабо протестует Альтамия, но пальцы ее тянутся к шее.

– Мне не сложно. Чувствую себя бодрее, когда посылаю резкие отказы. – Я рву на кусочки предыдущее письмо.

– Я вам завидую, – признается она с улыбкой на устах. – Если отказ исходит от женщины, то он непременно должен сопровождаться извинениями. С другой стороны, я не могу позавидовать вашей работе. Мой дядя – упрямый человек. Все те немногие разы, что я его посещала, он не упускал возможности выразить недовольство моим отцом. Как и дедушка, он против брака моих родителей.

– Я рад. – Она поднимает взгляд, и я спешу завершить фразу: – Рад, что ваши родители познакомились. Ведь в ином случае вас бы тут не было.

Улыбнувшись, Альтамия снова переключает внимание на чучело, которое держит в руке.

– Грейс, кажется, осталась под впечатлением от того, что я делаю. А ее непросто удивить. Она теперь замужем.

– Я знаю, каково это – быть у всех на виду, – вздыхаю я, пока Альтамия надевает на мышку золотистое жабо.

– Слухи из Лондона, – неуверенно протягивает она, – дошли до Йорка. Родственники вашей мачехи заявляют, что вы завладели наследством вашего брата. Но я им не верю.

Я сделал это, чтобы сберечь себя, но подобное признание вряд ли бы ей понравилось.

– Это правда, – сознаюсь я, указывая на свой наряд, сшитый по чужим меркам. – Все, что у меня есть, принадлежит моему брату.

– Я все еще не верю, – настаивает она.

– Ваша мама считает, что я опасен.

– А я так не думаю, – хмурится она, и я не могу заставить себя с ней поспорить. Состояние моего отца может заставить Хейлов закрыть глаза на обстоятельства, в которых я родился. И хотя эти люди пользуются уважением, приверженность католицизму в семье миссис Хейл может поставить ее под угрозу, которую лишь усилит мое преследование. Мое будущее все еще туманно, даже если мне удастся выжить, пока я сопровождаю Уилла. Какими бы ни были мои чувства, я никогда не допущу, чтобы Альтамии кто-нибудь нанес вред.

– Позвольте мне быть вам полезным, – сухо прошу я. Наши пальцы соприкасаются на жестком материале жабо. Я отдергиваю руку, но она кладет свою ладонь поверх моей.

Я хватаю ее за руку, когда слышу приближающийся звук торопливых шагов. Появившись в дверях, миссис Хейл изучает нас, словно картину. Я неохотно отпускаю пальцы Альтамии. Миссис Хейл прерывает эту сцену, чтобы вручить мне записку.

– Меня ищут, – сообщаю я ей, изучив приказ Уилла присоединиться к нему на повешении ведьмы.

– Вам пора, – говорит миссис Хейл. – А ты сегодня будешь моим секретарем, – обращается она к дочери.

Несмотря на свой расстроенный вид, Альтамия аккуратно складывает инструменты и уходит выполнять поручения матери.

Вся нежность, которую я испытывал, уходит, и все же я не жалею о потере того, что никогда не было моим. Постепенно растворяясь, ее прикосновение покидает меня, пока я приближаюсь к центру города.

Глава одиннадцатая

Йорк превращает смерть в спектакль, о начале которого возвещает появление распорядителя празднеств. Копошащаяся толпа сжимает меня, пока Уилл и Хейл поднимаются по ступеням виселицы. Я окидываю эшафот взглядом, и у меня перехватывает дыхание. Уилл, одетый в мантию из черного бархата, отделанную мехом, выглядит торжественно. На фоне ясного голубого неба они с Хейлом кажутся темными кляксами.

Мое присутствие здесь – лишь формальность, но Уилл все равно находит для меня занятие. Он попросил меня подготовить отчет о казни для Парламента. Леди Кэтрин будет не первой, чье повешение я наблюдаю. В Лондоне я проходил мимо мертвецов мыса Блэкуолл, которых, больше похожих на восковых кукол, оставляли висеть и гнить еще долго после казни, целыми группами. Но