Помню последнюю мысль перед тем, как меня накрыл своим гиматием Морфей:”Неужто и царь персов не пренебрегает мальчиками?! Ведь он явно питает слабость к этому скифу, раз дал ему какое-то клятвенное с л о в оне умещлять его свободу!” Насколько мне было известно, любовью к юношам персы “не страдали”.

Наутро появилась новая забота: растолкать Иштагу-Полифема, поверженного чарами Цирцеи. Я даже стал опасаться, не заснул ли он навеки -- не столько от дыма, сколько от холода. Скиф прыскал со смеху, когда я, подобно уже не Одиссею, а Сизифу, кряхтя и натжно пуская ветры, поднимал тяжеленного великана, а потом подпирал его огромным копьем, спасенным от огня.

До полудня нам все-таки удалось преодолеть еще один парасанг и добраться до перевала. К исходу следующих суток, уже едва не ослепнув от снега, мы наконец спустились в леса. А на закате четвертого дня пути нашим глазам открылась долина, запруженная войсками Астиага.

Мы достигли места, как нельзя лучше пригодного для орлиного наблюдения за добычей, копошащейся внизу, и я решил не спешить.

Горы окружали долину с трех сторон. Внизу виднелись два селения и широкая дорога, уходившая в горы мимо нас, в стороне. Ясно было, что, если Гарпаг двинется на Пасаргады, то -- именно по этой дороге.

Как только опустился ночной сумрак, в долине замерцало множество красноватых звезд. Воины жгли костры. Днем по движущимся пятнам табунов я сосчитал примерное число коней, ночью же -- число огней. Получалось, что у Гарпага не менее пяти тысяч всадников и пятнадцати тысяч пеших.

Поначалу я предполагал захватить какого-нибудь стратега, которые устроились в ближайшем, более зажиточном на вид селении, и дознаться у него о целях Гарпага, а, может, и самого Астиага. Потом, однако, возникла здравая мысль не тешиться охотой на всякую мелочь, а подкрасться к самому Гарпагу. Тут требовалась особая приманка. И тогда я первый раз обратился к скифу:

-- Азал, нужен заяц. Пробитый стрелой вот так.-- И я ткнул себя в холку, примерно в то место, куда приходилась рана у зайца с тайным посланием Киру от Гарпага.

Скиф сверкнул глазами, очень понятливо улыбнулся -- и пропал в кустах. При его исчезновении Иштагу не шелохнулся.

Азал отсутствовал около часу. Честно говоря, у меня возникли опасения, а не воспользовался ли он поводом улизнуть наконец от своего хозяина. Однако Иштагу оставался невозмутим, да и все три наших коня, привязанные к деревцу, тихо помахивали хвостами. А куда деться скифу без коня?

Ожидая Азала, я присмотрелся к мечу, висевшему на поясе перса, и попросил его показать свое оружие. Иштагу вытянул меч из ножен наполовину, и я, потрогав лезвие, сделал вид, что очень высоко оценил и сам меч, и его хозяина. Иштагу остался доволен. У меня же прибавилось вопросов: меч скорее всего был из тех, что тайно привез в Пасаргады иудейский торговец Шет.

Азал появился с тремя зайцами на выбор! Чудесный стрелок, он всех трех подбил одинаково -- точно в холку. Теперь добычи хватало и на хитрую уловку, и на легкий завтрак. Правда, великан Иштагу после тяжелой дороги проглотил бы их разом десяток. Однако всемогущий Рок преподнес ему последнего зайца, и следовало бы съесть его с толком -- хорошо поджарив и приправив, -- а не сырым и не второпях, как сделал не знавший своей судьбы великан.

У одного зверька, самого тощего с виду, я проделал отверстие в брюшке и запихнул в него хвост стрелы с оперением. Когда стрела треснула в моих руках, Азал содрогнулся и сверкнул глазами, будто мой самый заклятый враг.

С такой добычей мы крадучись пошли к селению, где, по моим наблюдениям, стоял сам Гарпаг. Я изо всех сил убеждал Иштагу остаться с конями и последить на нашей удачей издали и сверху. Ведь такой великан должен наступать в полный рост, сотрясая шагами горы и долины. Как ему подкрастся к недругу, не выдав себя? Но Иштагу ничего не хотел слышать, поскольку получил приказ Кира пасти нас на расстоянии протянутого копья. В этом была ошибка царя. Кое-как удалось уговорить перса держаться сторонней тропы и не подходить к селению ближе указанного мной места, иначе бы и вовсе не исполнить нам главного веления царя, а только всем пропасть без смысла.

Как только солнце спряталось за высокий хребет, мы с Азалом подступили к селению. Я усадил его в сотне шагов от крайнего дома -- прикрывать меня во время вылазки. При этом, пока еще не сгустился ночной мрак, скиф со своей позиции мог видеть крышу того самого дома, который облюбовал для постоя Гарпаг.

У тощего зайца была завидная судьба: напоследок ему предстояло стать птицей. Он влетел прямо в окошко дома. Стражники и слуги военачальника высыпали наружу с дротиками и копьями в руках и принялись кружить вокруг дома, задирая головы, будто подожидая стаю летучих зайцев. Потом они вернулись назад, не подозревая, что на крыше, прямо над их головами, вот-вот затаится лазутчик Кира.

Боясь упустить хоть одно важное слово, я вставил в дымовое отверстие трубочку из ивовой коры, прекрасно усиливающей звуки, и прислушался к голосам.

Удача сопуствовала мне: моему уху досталась самая важная часть разговора.

-- Не убеждай меня, Фарагс. Вовсе ничего не ясно. Нет,-- доносился старческий голос, принадлежавший, как вскоре выяснилось, Гарпагу.-- Я не понимаю его совсем. Совсем! Это оперение может означать все, что угодно. И согласие, и полный отказ. То есть “мое дело -- только хвост; стреляй мной куда угодно -- смысла никакого, все равно острия нет”.

-- Чересчур хитроумно,-- возражал другой голос.-- Насколько мне известно, он всегда был прямодушен. Может, он просто боится? Привык править в своих горах только козами и зайцами.

-- Но он далеко не глуп. Уж поверь мне. Я знаю его с пеленок. Когда я привел его за руку к Астиагу, он был мальчишкой-дикарем. Тем не менее всего за один день он сумел поставить себя так, что никто во дворце более не смел ни унизить его, ни тронуть, ни оклеветать в глазах деда.

-- Старая история,-- усмехнулся Фарагс.-- Все люди меняются. К тому же раз он прямодушен, значит, пытается честно сдержать свое слово и...

-- Но ведь никто и не подстрекает его открыто нападать на царя! -- перебил Гарпаг.-- Просто сама судьба отдает ему в руки власть! Астиаг уже безнадежно стар и болен и всех утомил своими прихотями. Теперь