- Опять вы за своё?

- Нет уж позволь! Здесь я знаю, о чём говорю!

Читал булгаковский «Бег»? Генерал Хлудов здорово вышел. Но на самом деле Слащёв был не таким. Прототип был ярче и глубже… Я знал его достаточно близко. Ещё по германской. Потом мы встретились в штабе лихого атамана Шкуро. А в Крыму он сделал меня начальником своей личной охраны. Он не был маниакальным садистом с неуравновешенной психикой, каким его пытались выставить многочисленные недруги. Последних было предостаточно, его не любили за чрезмерное прямодушие, крутой нрав и внутреннюю независимость. Он был человеком импульсивным, авантюрным и амбициозным. Война для таких людей – родная стихия. Храбрый боевой офицер, настоящий мужчина, одним словом, воин, а он скоро проявил себя и как великолепный стратег и тактик. Все операции по обороне Крыма он создавал и прорабатывал сам лично, ни с кем не советуясь, ни перед кем не отчитываясь. Начальство таких не любит. Начальство любит исполнительных. Это качество в подчинённых ценит более всего. Часто на свою беду.

Хотя давай всё по порядку. Значит, дай Бог памяти… В декабре 1919 года мы в спешном порядке откатились на юг. Генералу Слащёву поручили трудновыполнимую задачу – из остатков воинских частей, общим числом в пятнадцать тысяч человек, организовать оборону Тавриды и Крыма. Думаю, Верховный Главнокомандующий мало верил в то, что удастся остановить победное шествие красной орды, он лишь надеялся, что Слащёв в лучшем случае хотя бы на короткий срок задержит в десятки раз превосходящего по численности противника. Верховный, кстати, тоже не жаловал Слащёва и за строптивый нрав, и за диктаторские замашки, но отдавал должное его воинскому профессионализму. Он высоко оценивал службу Слащёва начальником штаба у Шкуро и помнил, что Слащёв единственный из белых генералов сумел нанести батьке Махно сокрушительное поражение. Ох, и рубилово там было! Сечь! Махновцы там захлебнулись собственной кровью!

Лично мне импонировало в Якове Александровиче Слащёве, помимо острого ума и твёрдого характера, отсутствие политических взглядов. То есть складывалось впечатление, что ему глубоко нас… что ему всё равно, за кого воевать. Судьба распорядилась так, что он начал воевать за белых. А распорядилась бы иначе, воевал бы за красных. Его дело было воевать, а политика его не занимала. Хотя большевиков он презирал.

Он говорил мне:

«Кучка авантюристов захватила власть и будет удерживать её любой ценой, вплоть до миллионных жертв среди своего народа. Для них все люди - это стадо баранов, которыми они хотят и любят управлять. А Россия для них ничто! Что-то вроде экспериментальной сцены».

Я и сам это видел и понимал. Что им Россия? Выебут и отбросят! И забудут, как старую потаскуху!

Деникин приказал ему под командой генерала Шиллинга защищать Северную Тавриду. Слащёв ответил, что это глупо, потому как для этого у него нет никаких возможностей, а бесцельно губить солдат среди степей он не намерен и поэтому он отступает к Крыму. И даёт слово офицера удерживать его, сколько потребуется. Это казалось невозможным. Деникин пожурил Слащёва за такое необоснованное бахвальство. А Слащёв его послал. Открытым текстом. А Деникин тогда стерпел!

Никто не верил, что генерал сумеет удержать оборону. Тем не менее Слащёв в своём приказе сказал:

«Вступил в командование войсками, защищающими Крым. Объявляю всем, что пока я командую войсками – Крым будет наш! Ставлю защиту Крыма вопросом не только долга, но и чести».

Как известно, посуху в Крым можно попасть лишь двумя путями: по узкой дамбе, протянувшейся с Чонгарского полуострова, и по древней дороге через знаменитый Перекопский перешеек. Деникин предлагал логичный план – создать линию обороны возле дамбы и на Крымском валу. Так поступил бы каждый. Но только не Яков Александрович. Он заявил, что категорически против сидения в окопах! Во-первых, это скучно. Во-вторых, принять пассивную роль сидения в окопах – на это способны только очень хорошо выученные войска с огромным запасом продовольствия и боеприпасов. Увы! Мы, говорил он, не выучены, нас мало, мы слабы и потому можем действовать только наступлением, а для этого необходимо создать благоприятную обстановку.

И он приказал всем своим войскам расположиться в деревнях, находившихся в двадцати километрах за Крымским валом. Там им было тепло, сытно и безопасно. А впереди, на дамбе и Перекопском валу, он приказал оставить лишь малочисленные отряды, по бегству которых будет понятно, что приближаются красные.

«Они, - говорил Слащёв, - будут брести по перешейку целый день, а мы будем палить по ним из пушек. К ночи они выдохнутся, ночевать будут в открытом поле, перемёрзнут к чертям собачьим и будут вынуждены дебушировать в Крым уставшими и в скверном расположении духа, и тут мы их начнём атаковать по флангам и в тыл».

Всё случилось именно так. Крепостные пушки, охранявшие Турецкий вал, палили по наступавшим красным. Им вторили полдюжины пулемётов. Затем наши белогвардейцы начали отступать. Почти без боя отдали Армянск. Красные уже ликовали, без промедления и отдыха бросились дальше. Их пьянил азарт и запах скорой победы. Тупоголовое быдло! Что они понимали? Они пёрли по степи всю ночь при двадцатиградусном морозе, к утру – бой: они не выспавшиеся, голодные, злые и не боеспособные. А тут на них мчится наша стремительная конница. Их бьют то слева, то справа… Кошмар! Красные не знали, откуда ждать нападения, а Слащёв знал о передвижении красных, так как за ними следили наблюдатели с самолётов и тут же информировали Слащёва о малейших изменениях. Короче, к середине дня всё было кончено. Красные дрогнули и побежали. Белая гвардия преследовала бегущих до Крымского вала. И без жалости рубила в капусту бегущих… Беспощадно!

Это была безоговорочная победа. Кто мог предугадать, что небольшая армия разобьёт врагов, которых было больше в десять раз минимум. А в тылу шла паническая подготовка к незамедлительной эвакуации. Узнав об этом, Яков Александрович велел послать в тыл короткое и злое сообщение: «Докладываю! Большевистское быдло остановлено и отброшено назад. Поэтому вся тыловая сволочь может слезать с чемоданов». Коротко и ясно. Без реверансов. Как истинный солдат.

- Вы меня простите, но к чему вы это всё мне рассказываете? И какое отношение это всё имеет к моей бабушке?

- Терпение, мой юн… терпение. У генерала Слащёва был ординарец Нечволодов. На самом деле это была девушка. Нина Нечволодова. Легендарная баба. Едва достигнув совершеннолетия, Нина пошла добровольцем на фронт Первой мировой войны. Девушкой она была