– Ну, в общем, да, – кивнул Никита.

– А я как загляну в газету, все срам, пакость, прости,Господи. Вот в Синедольске у сына телевизор посмотрел. Ну что за временанастали! Не поймешь, когда хуже: при советах или сейчас. Сам-то женат?

– Разведен.

– Грех… А детки есть?

– Дочь, двенадцать лет.

– Как зовут?

– Маша.

– А у меня трое. Сыновья. И внуков уже пятеро, только уехаливсе, старшие двое в Синедольске, младший в Мурманске, на торговом суднемичманом. И хорошо, что не остались в Желтом Логе. Нечего там делать, – отецПавел наклонился ближе и зашептал:

– Дурные у нас места. Молодые спиваются, не только мужики,но даже бабы. Поселок пьяный, гулящий. Водку завозят регулярно, дешевую, пей –не хочу. Вот сейчас, весной, трое в Молчанке потонули, совсем дети, мальчишки,надумали с пьяных глаз доплыть на лодке до прииска и пропали. А через неделюнашли одного, всплыл. Где другие – неизвестно.

– А что за прииск? – быстро спросил Никита, чувствуя, каксильно стукнуло сердце.

– Ну, не прииск, только так называется. Гиблое место. Довойны там лагерь был, заключенные золото мыли, а сейчас… Ну его, не будемговорить… А я вот видишь, облачение новое купил, – произнес он громко и кивнулна потертый здоровенный чемодан у ног, – иконы две. Пантелеймона-целителя иКазанскую Божью Матерь. С самого Синедольска везу. Старых-то икон совсем неосталось у нас, все разворовали. А теперь ни-ни, храм отреставрировали, решеткина окнах и знаешь, еще сигнализацию провели. Никто не полезет. Это раньше храмразваливался, дверь на одном гвозде висела, окна повыбиты. А теперь другое делоНарадоваться не могу, какой стал у нас храм.

– А приход большой?

– Да какой там! Десять человек.

«Интересно, на какие же деньги реставрировали храм, да ещесигнализацию провели, если такой маленький приход? – подумал Никита. – Пьяныйпоселок, прииск… А ведь я, кажется, не ошибся. Даже не верится…»

К поселку катер причалил в сумерках. Среди пассажиров,сошедших на берег, Никита сразу заметил двоих бритоголовых, в черной коже, согромными накачанными плечищами. Они были налегке, без багажа, и у крошечной пристаниих ждал «газик» военного образца.

– Вот они, хозяева, – прошептал батюшка, кивнув на кожаных,– странно, что катером плыли. Обычно на вертолетах летают. Впрочем, погодасейчас нелетная, вон как заволокло, туман. Гляди, опять снег пойдет.

Никита подхватил чемодан отца Павла. Он оказался совсемлегким, несмотря на внушительные размеры. По скользкому суглинку они поднялиськ поселку, к его главной улице, если можно так назвать ряд бревенчатых черныхзаборов.

Фонарей было мало, и светили они совсем тускло, но в концеулицы, во мраке, ослепительным белым светом полыхал стеклянный куб, огненнымибуквами светилась вывеска: «Гастроном». Внутри чернели силуэты людей, снаружистояло несколько баб и мужичков. Подсвеченные красно-белым неоном, они казалисьпризраками, они не держались на ногах, пошатывались, какой-то тонкошеийлопоухий подросток в ватнике уныло матюкнувшись, свалился на суглинок, прямо уног Никиты и отца Павла, и остался так лежать. Крепкий запах перегара ударил внос.

– Сегодня водка идет со скидкой, почти бесплатно – объяснилотец Павел, – и так дешевая, а по выходным, считай, даром дают.

– А продукты?

– С продуктами тоже ничего. Снабжают.

– Кто же так заботится о вас? – спросил Никита равнодушнымголосом.

– Ох, не спрашивай, сынок, – он тяжело вздохнул, поохалнемного и шепотом, в самое ухо, произнес:

– Бандиты, вот кто!

– И зачем им это?

– Они знают зачем… Не надо, сынок. Нехороший это разговор.Не нужный, ни тебе, ни мне… А то давай не в сторожке, давай прямо у нас, –заговорил он, оживившись после долгой паузы, – мы с матушкой моей все равновдвоем. Завтра баньку тебе истопим. Ты здесь встречаться с кем должен? Или так,сам по себе будешь смотреть нашу природу?

– Я сам по себе. Мне, собственно, даже не природа нужна, аместа бывших лагерей.

– Вот оно что! Так какая же это экология? Это по-другомуназывается, – быстро произнес батюшка и ускорил шаг.

За холмом показался светлый купол с крестом. Храмдействительно был как новенький. И дом священника выглядел внушительно.Бревенчатая изба-пятистенка с блестящей жестяной крышей, с кирпичной новенькойтрубой.

– Затопила матушка-то. И правильно. Холод такой. Заходи,Никита, не стесняйся.

Матушка, Ксения Тихоновна, оказалась кругленькой румянойстарушкой, хлопотливой, разговорчивой ни минуты не могла усидеть, даже когдастол был накрыт и все готово к ужину. К появлению гостя из Москвы отнеслась безвсякого удивления и с такой радостью, что Никите стало неловко.

– Мы скучно живем. Сыновья навещают редко раз в году, авнуки и того реже. Все одни да одни. Приход маленький, иногда служитьприходится в пустом храме. Да ты капустки бери, рыбки попробуй. Сама коптила.

Никите пришлось подробно рассказать про своих родителей, пробывшую жену Галину и дочку Машу, и даже объяснить, почему развелся семь летназад. Стандартная формула «не сошлись характерами» любопытных стариков неустроила.

– Не любили друг друга, женились из-за ребенка, но все равноне получилось семьи.

– Венчались? – сочувственно поинтересовалась матушка.

– Нет.

– Вот потому и не получилось. Венчаться обязательно надо.Так ты о чем писать-то собираешься?

– О бывших лагерях.

– И чего же в них такого интересного? – пожала плечамиКсения Тихоновна. – Тем более в наших местах до сих пор работают заключенные.Он не бывший, лагерь-то, а самый настоящий. Действующий.

– Ну-ка, мать, погляди, картошка у тебя там не горит? –легонько хлопнув ладонью по столу, повысил голос отец Павел. – И заслонкуприоткрой, дымит.

– Молчу, молчу, отец, – старушка испуганно зажала ротладонью и бросилась к печке.

– Вот ведь баба, язык без костей, – проворчал отец Павел, –я тебе, Никита, прямо скажу. В нашу зону не лезь. Целее будешь. Вот, в Помхуезжай, там рядом лагерь небольшой, заброшенный. Фотографируй, описывай сколькодуше угодно.

– А что у вас? – тихо спросил Никита.

– Тех двоих видел на пристани? Вот такие у нас ихозяйничают. Я же сказал, бандиты, – старик перешел на шепот, перегнулся черезстол, – если узнают, что ты из Москвы, да еще писать собираешься,фотографировать, живым отсюда не уедешь. И учти, я не пугаю. Как говорю, так иесть. Лицо у тебя хорошее. Не знаю, чего тебе надо на самом деле, может, ты измилиции, из прокуратуры, меня не касается. Ты мне в сыновья годишься повозрасту. И я тебе по-отцовски советую, не суйся туда. Да и не получится. Тамохрана, проволока под током.