негромко сказала я, — назначаю вам послушание — проверять окна и двери. В монастыре и в приюте, и в чадолюбивом крове.

— Воля ваша, сестра, — не слишком довольно отозвалась сестра Юджиния, — но за кровом сестра Анна смотрит.

— Проверка лишней не будет, — пояснила я. — И это не недоверие.

Не от недоверия каждый раз перед взлетом бортпроводники проверяют друг за другом, закрыты ли двери в салоне. 

Что я уже могла оценить: у монахинь была дисциплина, почти как в армии. Сказала мать-настоятельница или та, кто ее заменяет, назначила послушание — никаких вопросов. Даже уточнений они от меня не потребовали, вернулись к своей беседе про глифы и фантазм. Может, хоть каким, но это в их жизни было событием.

После ужина я, как и обещала, отправилась в чадолюбивый кров. Он смущал меня тишиной, которая никогда не должна быть там, где растут дети. Снова им читали — на этот раз Консуэло, — а остальные женщины перебирали нехитрые пожитки, откладывая в сторону то, что уже давно просилось в печь. Подошли к заданию они добросовестно, печь можно было топить целый вечер, но чинить такие обноски — тратить нитки и время.

Сестра Анна пришла тоже, и я попросила ее пройти со мной по всем помещениям, которые рядом. Моя идея была — «что подойдет лучше», на самом деле я не представляла, что где увижу, и память сестры Шанталь ничего не подсказывала. Совсем. Но две комнаты рядом с приютом пустовали, что заставило меня замереть на пороге.

— Какие они хорошие, сестра, — проговорила я. — Почему не размещают детей в них?

Комнаты были больше, просторнее и светлее, чем те, в которых дети ютились сейчас. 

— Гостевые, сестра, — сестра Анна захлопала глазами. Ну, пожала я плечами, сестре Шанталь простительно об этом не знать. — Приедет кто, сестра, где их размещать?

— Они пустуют! Совершенно, — я махнула рукой. В комнатах не было мебели, это значило — никто не пользуется ими вот уже сколько лет. — Завтра же начните переводить сюда детей, и лучше будет, если в одной спальне будут и старшие дети, и младшие, поровну, если что вдруг случится, старшие всегда сообразят позвать на помощь. Или если кому-то из малышей приснится страшный сон. Начните перестановку с тех кроватей, которые не требуют немедленного ремонта, а белье я вам пришлю. И расстояния между кроватями оставьте побольше, а на окна повесьте какую-нибудь темную ткань. Если в спальне будет темно, дети будут спать лучше. Скажете мне, чего и сколько вам не хватает.

Сестра Анна кивала.

— Когда закончите, начнем ремонтировать комнаты, в которых дети живут сейчас. Там будет игровая для самых маленьких и класс для занятий для тех, кто постарше. Возьмите в прачечной старые чистые тряпки и принадлежности для шитья, Айрин подскажет, что нужно. Утром — занятия грамоте, днем — обучение шитью. Началу женщины их обучат, а потом я приглашу мастериц.

Было бы отлично еще трусы научить их шить, подумала я с иронией. В отличие от нашего средневековья, подштанники из ткани здесь имелись, но очень уж неудобные, не учитывающие анатомию, подвязанные широкой лентой. Но я могла только подать идею белошвейкам — при слове «выкройка» ко мне являлось что-то смутное из школьных уроков труда, но когда это было? 

— Что мы можем купить для обучения детей грамоте?

Я осматривала комнаты, взяв из коридора свечу. Вечерело, за окном наползала на монастырь синева и облака стали низкие-низкие. Может, ночью прольется дождь. 

— Это странно, — заметила сестра Анна, — учить грамоте девочек из таких сословий. Не все, как Консуэло, тут дочери стряпчих, большинство-то и «Слово» первый раз здесь увидело… Да и… — она смущенно топталась на пороге. — Не будут они такие книги читать. Вон, рисунки богомерзкие разглядывать, это да, когда я гувернанткой была, глаз да глаз за прислугой, чтобы подобное детям не попалось. 

— Над «Словом» надо думать, так? — хмыкнула я. — А над рисунками нет… Научите их думать, сестра? Вот хотя бы на примере сегодняшней притчи. Ее многие слышали. Хорошо, конфликты надо решать мирно. Но когда тебя пытаются заставить сделать что-то против воли, покоряться нельзя.

Я сказала нечто такое, что озадачило сестру Анну, женщину далеко не молодую и повидавшую многое. Мне требовалось объяснить, но как? То, что я могу ей сказать, для нее прозвучит фантастически.

— Жюстина, например, — сказала я и проверила, насколько плотно запираются окна. — И как появился у нее Леон. Не думаю, что она пошла на грех по своей воле, ее принудили. Посмотрите на нее, на ней нет живого места. Хотела ли она, чтобы ей еще раз сломали нос или выдрали клок волос вместе с кожей?

— Страсти какие вы говорите, сестра, — ужаснулась сестра Анна и быстро склонилась в молитвенном жесте. — Принудили или нет, что ей делать было, бедняжке?

Да. Что ей было делать? И если с детьми все намного проще — близкие для ребенка — это родители, братья, сестры, может быть, бабушка с дедушкой, но никак не те, кто лишь изредка приходит в гости; обнимать какую-то малознакомую родственницу, да и всех остальных, не нужно, если ребенок не хочет; если на улице кто-то подошел — на него можно и нужно кричать и ничего малышу за это не будет; грубить и визжать и бежать туда, где мама и папа, нормально, — то как быть со взрослыми, с которых иной спрос?

Или начинать надо с самого детства?..

Я хотела бы выйти в сад, но представляла, как перепугается сестра Анна. Там жуткие монстры, прилетающие из тьмы. И мы устроились на небольшом топчане под набирающим свет камнем, и я расспрашивала, как живут дети, как общаются, как общаться с ними…

Никогда у меня не было своих детей, но работа юриста требовала подготовки. Детей при разводе опрашивает судья, их могут о чем-то спросить сотрудники соцопеки. С этим я справлялась, не так легко, не всегда гладко, но для чадолюбивого крова моих навыков недостаточно.

Как разделить дисциплину и насилие? Как дать малышам понять, что не все им враги и не все друзья? Как научить их отстаивать личные границы? Как привить им понятия «справедливость» и «целеустремленность», когда вежливость будет уместна, когда нет? Как приучить их к труду? 

Личным примером.

Но какой пример подаст женщина, изувеченная собственным мужем, а после — другими людьми,