«Почти два года прошло. У госпожи Герэн не появлялосьникаких других клиентов: лишь люди с обычными вкусами, о которых не стоит вамрассказывать, или же те, о которых я вам только что говорила. И вот однажды мневелели передать, чтобы я прибралась и особенно тщательно вымыла рот. Яподчиняюсь и спускаюсь вниз. Человек лет пятидесяти, толстый и расплывшийся,обсуждал что-то с Герэн. «Посмотрите, сударь, – сказала она. – Ейвест лишь двенадцать лет, и она чиста и безупречна, словно только что вышла изчрева матери, за что я ручаюсь». Клиент разглядываем меня, заставляет открытьрот, осматривает зубы, вдыхает мое дыхание. Несомненно, довольный всем, онпереходит со мной в «храм», предназначенный для удовольствий. Мы садимся другпротив друга очень близко. Невозможно вообразить ничего более серьезного,холодного и флегматичного, чем мой кавалер. Он направил лорнет, разглядываяменя и полуприкрыв глаза; я не могла понять, к чему все это должно былопринести, когда нарушив, наконец, молчание, он велел мне собрать во рту какможно больше слюны. Я подчиняюсь, и как только он счел, что мой рот полон ей,он со страстью бросается мне на шею, обвивает рукой мою голову, чтобы она быланеподвижной и, прилепившись своими губами к моим, выкачивает, втягивает, сосети глотает поспешно всю чудодейственную жидкость, которую я собрала и которая,казалось, приводила его в экстаз. Он втягивает в себя с тем же пылом мой языки, как только чувствует, что тот стал сухим, и замечает, что у меня во ртубольше ничего не осталось, приказывает мне снова начать операцию; и таквосемьдесят раз подряд. Он сосал мою слюну с такой яростью, что япочувствовала, что дыхание сперло у меня в груди. Я думала, что хотя бынесколько искр удовольствия увенчают его экстаз, но ошиблась. Его флегма,которая нарушалась лишь в момент его странных сосаний, становилась такой же,как только он заканчивал; когда я ему сказала, что больше так не могу, онпринялся смотреть на меня, пристально разглядывать, как делал это в начале;поднялся, не говоря мне ни слова, заплатил госпоже Герэн и ушел».

«Ах, черт подери! Черт подери! – сказал Кюрваль. –Значит, я счастливсе его, потому что я кончаю». Все поднимают головы, и каждыйвидит, что дорогой Председатель делает с Юлией, своей женой, которую в тот деньон имел сожительницей на диване, то, о чем только что рассказывала Дюкло. Всезнали, что эта страсть была в его вкусе, особенно дополнительные эпизоды, которыеЮлия представляла ему наилучшим образом, и которые юная Дюкло, несомненно, немогла так хорошо представить своему кавалеру, если судить, по крайней мере, потем указаниям, которые тот требовал и которые были далеки от того, что желалПредседатель.

«Спустя месяц, – сказала Дюкло, которой было приказанопродолжать, – мне опять пришлось иметь дело с сосателем, но совершенноиного характера. Это был старый аббат, который предварительно расцеловав меня иполаскав мой зад в течение получаса, сунул свой язык в заднее отверстие,протолкнул поглубже и выкручивал его там с таким мастерством, что я чувствовалаего почти у себя в кишках. Этот тип, менее флегматичный, разведя мне ягодицыодной рукой, очень сладострастно тер член другой и кончил, притянув к себе мойанус с такой силой и щекоча его так похотливо, что я разделила его экстаз.Когда он это сделал, он еще мгновение разглядывал мои ягодицы, остановив взглядна отверстии, которое только что расширил, и не мог удержаться от того, чтобыеще раз не запечатлеть на нем своих поцелуев; затем ушел, уверяя меня, чтобудет часто возвращаться и просить только меня и что он доволен моей жопой. Онсдержал слово: в течение почти полугода приходил совершать со мной три-четырераза в неделю ту же самую операцию, к которой меня так славно приучил, и всегдазаставлял вздыхать от наслаждения, что, впрочем, как мне казалось, ему былосовершенно безразлично, поскольку ни разу он об этом но спрашивал».

На этом месте Дюрсе, которого воспламенил рассказ, захотел,как и тот старый аббат, пососать отверстие в заднице, но только не у девочки.Он зовет Гиацинта, который нравился ему больше всего, ставит его перед собой,целует ему зад, возбуждает себе член, начинает толчки. По нервной дрожи, поспазму, который предшествовал всегда его разрядке, можно было подумать, что егомаленький некрасивый анчоус, который изо всех сил сотрясала Алина, собирался,наконец, извергнуть свое семя; но финансист не был так расточителен: он все жене кончил. Все решили сменить ему объект, предоставив Селадона, но дело недвинулось. К счастью, колокольчик, звонивший к ужину, спас честь финансиста.«Здесь я не виноват, – сказал он, смеясь, своим собратьям, – вы жевидите, я был близок к победе; а этот проклятый ужин оттягивает ее. Идемте,сменим страсть, я вернусь еще более пылким к любовным битвам, когда Бахусувенчает меня». За ужином, столь вкусным, веселым и, как обычно, распутным,последовали оргии, во время которых было совершено немало мелкихнепристойностей… Было там немало высосанных ртов и задниц, но одно изразвлечений особенно занимало: скрыв лицо и грудь девушек, нужно было узнать ихпо ягодицам. Герцог несколько раз ошибался, но трос других так пристрастились кзадницам, что не ошиблись ни разу. Затем все отправились спать, а следующийдень принес новые наслаждения и несколько новых мыслей.

Четвертый день.

Друзьям очень нравилось вспоминать среди дня о тех малышках,как среди девочек, так и среди мальчиков, которых им по праву предстояло лишитьневинности; они решили заставить их носить со всеми различными костюмами лентув волосах, которая указывала бы на то, кому они принадлежат. В этой связиГерцог избрал себе розовый и зеленый цвета, и каждый, кто будет носить спередирозовую ленту должен принадлежать ему передком; точно также, как тот, кто будетносить зеленую ленту сзади, должен был принадлежать ему задом. С этого моментаФанни, Зельмир, Софи и Огюстин завязали розовые банты с одной из сторон своихпри чесок, а Розетта, Эбе, Мишетта, Житон и Зефир завязали зеленые банты сзадив волосах в качестве свидетельства о правах, которые Герцог имел на их жопы.Кюрваль избрал черный цвет для переда и желтый – для зада, и, таким образом,Мишетта, Эбе, Коломб и Розетта должны были впредь постоянно носить черные бантыспереди, а Софи, Зельмир, Огюстин, Зеламир и Адонис завязывали сзади в своихволосах желтые. Дюрсе отмстил одного только Гиацинта сиреневой лентой сзади, аЕпископ, которому предназначалось лишь пять первых содомских опытов, приказалКупидону, Нарциссу, Коломб и Фанни носить фиолетовую ленту сзади. Каким бы нибыл костюм, эти ленты не должны были быть сняты; с одного взгляда, видя одногоиз этих молодых людей с тем или иным цветом спереди и тем или иным цветомсзади, тотчас же можно было различить, кто имел право на его жопу, а кто напередок.

Кюрваль, который провел ночь с Констанс, громко пожаловалсяна нее утром. Не совсем известно, что послужило причиной для его жалоб:распутнику так легко не понравиться. В тот момент, когда он собиралсяпотребовать для нее наказания на ближайшую субботу, эта прекрасная особазаявила, что она беременна, и Кюрваль, оказался единственный, кого можно былозаподозрить в этом деле, так как он познал ее плоть лишь с началом этой партии,то есть четыре дня назад. Новость изрядно забавила наших распутников теми тайнымипохотями, которые, по их мнению, она им готовила. Герцог никак не могопомниться от этого. Как бы там ни было, событие стоило девушке освобождения отнаказания, которое она должна была понести за то, что не понравилось Кюрвалю.Всем хотелось оставить дозреть эту грушу, беременная женщина забавляла их; то,что они ожидали от этого для себя в дальнейшем, занимало еще больше ихиспорченное воображение. Ее освободили от прислуживаний за столом, от наказанийи некоторых других мелких обязанностей, которые больше не доставлялисладострастия при виде того, как она их исполняет; но она по-прежнему должнабыла размещаться на диване и до нового приказа разделять ложе с тем, ктопожелает избрать се. Тем утром настала очередь Дюрсе предоставить себя дляполлюционных упражнений; а, поскольку, его член был чрезвычайно мал, тодоставил ученицам гораздо больше труда. Однако они трудились; маленькийфинансист, который всю ночь выполнял роль женщины, совершенно не мог поддержатьмужское дело. Он был точно в броне, и все мастерство восьми прелестных учениц,руководимых самой ловкой учительницей, в конце концов привело лишь к тому, чтозаставило его задрать нос. Он вышел с торжествующим видом, а поскольку бессилиевсегда придаст в распутстве такого рода настроение, которое называют«подначивание», то его визиты были удивительно суровы; Розетта среди девочек иЗеламир среди мальчиков стали его жертвами. В зале общих собраний появилисьлишь госпожа Дюкло, Мари, Алина и Фанни, два второразрядных «работяги» и Житон.Кюрваль, который много раз возбуждался в тот день, очень распалился с Дюкло.Обед, за которым он вел очень развратные разговоры, его совершенно не успокоил,и кофе, поданный Коломб, Софи, Зефиром и его дорогим другом Адонисом,окончательно разгорячил ему голову. Он схватил Адониса и, опрокинув его насофу, бранясь, вставил свой огромный член ему между ляжек сзади, а посколькуэто огромное орудие вылезало более чем на шесть дюймов с другой стороны, онприказал мальчику сильно тереть его, а сам стал тереть член ребенка. Одновременноон являл всем собравшимся задницу, столь грязную, сколь и широкую, нечистоеотверстие которой в конце концов соблазнило Герцога. Видя совсем близко от себяэту жопу, он навел туда свой нервный инструмент, продолжая при этом сосать ротЗефира. Кюрваль, но ожидавший подобной атаки, радостно выругался. Он притопнулногами, расставил их пошире, приготовился. В этот момент молодая спермапрелестного мальчика, которого он возбуждал, каплями стекает на головку егоразъяренного инструмента. Теплая сперма, которая намочила его, повторяющиесятолчки Герцога, который тоже начал разряжаться, – все это увлекло его;потоки пенистой спермы вот-вот зальют зад Дюрсе, который подошел и всталнапротив, чтобы, как он сказал, ничего не было потеряно; его полные ягодицыбыли нежно затоплены чудодейственной влагой, которую он предпочел бы принять всвое чрево. Тем временем и Епископ не пребывал в праздности: он по очередисосал восхитительные задки Коломб и Софи; но устав от каких-то ночныхупражнений, не подавал совершенно никаких признаков возбуждения, и, как всераспутники, которых прихоть и отвращение делают несправедливыми, жестокоотыгрался на этих двух прелестных детях. Все ненадолго задремали, а когданастало время повествований, стали слушать любезную Дюкло, которая продолжиласвой рассказ следующим образом: