стола, где уже все было понятно, вальяжно начал покачиваться на ножках кресла.

— Хм. Мы обедали перед сном. Уже тут в кафетерии. Она была увлечена культурой пятнадцать-восемьдесят девять. Говорили о них. Об их обрядах. О том, как построим работу… Обсуждали практики, которые они используют…

Это фразой он перекинул мяч кому-то из нас. Говорить не хотелось. Эстафету перенял Жикривецикий.

— Как-то отдельно, на корабле, мы не говорили. Только то, что вы и так знаете. Общая информация по нашему курсу, работе и прочему. Не могу сказать, что как-то общались, вне работы…

Настал мой черед.

— Мы не разговаривали. Вообще. Я даже не знал, что Лиля будет в группе. Не очень удивился, если честно. — закрыл глаза, чтобы ярче представить момент.

Она на секунду задержалась в дверях. На ней была атласная юбка. Черные колготки, свитер с горлом. Волосы собраны в высокий хвост. Глаза в полутьме отсека блестят. Взгляд, помню, отстраненный, холодный. Но это не так, на самом деле. Этот взгляд я знал. Она хотела подойти, что-то сказать, но никак не могла решиться. Просто стояла и смотрела на меня заламывая руки.

Я сделал вид, что ничего не понял, не увидел.

Не видел, что она не просто задержалась в дверях у входа в гостиную. А стояла там, дожидаясь меня. Так чтобы я заметил.

Но я не заметил.

Сделал вид, что ничего не понял. Встретившись глазами — прошел мимо. С напускной, никому не нужной отстраненностью и злобой. Лицо мое, наверно, в тот момент выражало презрение. То, что я никогда к ней не чувствовал. Но почему-то, наверное, боясь быть уязвленным, каждый раз, при встрече с ней надевал на себя эту гримасу.

В тихой надежде, отстранится от неё навсегда. Так, чтобы ничего уже больше не проросло, между нами.

Подспудно, мне казалось, что именно так, в пустоте, между нами сможет образоваться нечто новое. Без прошлого. И быть может, в дальнейшем, мне удалось бы посмотреть на нее, сквозь призму этого нечто совсем другими глазами.

Этот взгляд её, снился мне столько раз, что я уже сбился со счету. Даже в капсуле, где не должно быть снов, я вновь и вновь натыкался на неё у входа в гостиную. Только в каюте, на жестком матрасе мне удавалось забыться сном без сновидений.

Олег подытожил:

— Значит, все мы видели, что все было в порядке. — сказал Олег. — Тогда что насчет тех, кого нет в этой комнате?

— Лена и Лида? — спросил Коля, скривившись. — Бросьте, им весь полет на до этого.

Спорить никто не стал.

— Наш доблестный Звездный Флот?

— На своем же рейсе? — сказал Фадин.

— А какие тогда версии? — сказал Коля.

Игорь задумался, перебирая варианты и итоге констатировал:

— Роковая случайность. Самоубийство. Пандорум.

— Пандорум при такой длительности полета не развивается. До этого она вряд ли летала. — сказал я.

— А если? — поднял бровь Фадин.

— Точно нет. — сказал Коля. — С Персеполиса ни ногой. Может кто-то из команды поехал крышей?

Жикривецкий сел, закурив очередную сигарету.

— Нет, Коль. — сказал он. — У них импланты. Уже давно психоз вычисляют по биохимии, задолго до того, как проявится здесь. — он постучал себя пальцем по голове. — С этим строго. К рейсу не допустят.

— В самоубийство я не верю. — сказал Игорь. — Не скажу, что хорошо знал Лилию, но что-то было в ее характере противное такой гнусности. Самоубийцу видно сразу.

На столе почти не осталось закусок. Спичка вновь недовольно загудел. Олег принес еще выпить.

— Остается роковая случайность? — говорю я.

Игорь задумался, локти поставив на край стола, пальцы сцепив в замок.

— Шах. — сказал он Коле. Тот приуныл, рассматривая доску. — Есть случаи, документально зафиксированных аномалий. Например, о сбросе из стазис-капсулы. Что-то вроде срыва скольжения, но в закольцованном пространстве пустотного двигателя.

— Да-да, я читал о таком. В старте человек загружается, а на выходе пусто. — оживился Олег. — Один случай на миллион.

— И он произошел прямо тут? — Коля недоумевающе посмотрел на него. — Может стоит осмотреть её капсулу?

Олег улыбнулся, по-отчески похлопав его по спине.

— И что ты собираешься там найти? Нет. Спичку поставят в доки и будут досконально проверять работы всех систем. Несколько месяцев. Только на этом основании можно будет, что-то сказать.

— А почему, — сказал Коля. — Не осознанное, классическое убийство?

Игорь недовольно поморщился. Будто эти слова причиняли ему физический дискомфорт.

— Убийство — это понятные сюжет. Оно по своей природе обыкновенно и лежит в глубине нашей культуры. У такого сюжета должны быть понятные предпосылки. Должны быть, интересы для которых жизнь другого не является обязательной, допустим. И к ним в нагрузку родственные связи.

Фадин потянулся, осмотрелся по сторонам, будто бы что-то хотел найти. Затем повернулся ко мне.

— Конкурирующих интересов тут нет. Ближе всего к родству был Артем. Но, в силу обстоятельств, при смене, так сказать, полярностей, его позиция стала противоположной. И он, из нас всех наименее был бы заинтересован в таком исходе.

Пока он говорил я устало кивал, развалившись на диване.

Странно, в этот момент я почувствовал облегчение. Какое-то странное утробное чувство пресыщенности. Все здесь были слишком спокойны и расслаблены. Слишком невосприимчивы. И будто сейчас, перейдя границу туда и обратно, я получил немного этого состояния себе.

Все игра в бесстрастность и невовлеченность рассыпалась, оказавшись иллюзией. Скрывающей правду, к которой ты уже выходил. Но в которую не хотел поверить. Всем было плевать. Для всех, находящихся здесь это было просто досадное ожидание. В том числе и для меня.

Что странным образом меня даже теперь не пугало.

Возможно, века межзвездных странствий и длинного времени сделали свое дел. Став людьми предела, мы наконец стали людьми бездны в полном объеме. В своем долго, монотонном скитании от звезды к звезде. Перед безразличным взором пустоты.

Растянутое время, медленное время, слишком большое для человеческого существа. На его масштабе все события становятся неразличимыми пятнами. Стушевываются в одну длинную разноцветную нить повторяющего узора.

Мы скорее чувствовали теперь легкое раздражение от необходимости томления. В необходимости совместного переживания ожидания. Всю эту досаду и тоску, остается теперь вымочить в алкоголе, тумане рассудка прожить, смазать пространными разговорами.

Или, быть может, так было с нами всегда. Просто некогда было обратить на это внимание.

Из-под тяжелых век я смотрел на своих собеседников. Коля расстегнул рубашку, почти до пояса и постоянно трогал шею, прежде чем сделать ход. Игорь всё такой же высокой тенью-тростинкой возвышался в кресле. В клубах дыма искрами заходилось его лицо, под защитой энергополя.

Интересно, из какого он был мира?

Олег сидел позади ни, под светом