Быстро согласовали с Москвой, все оформили по закону – расстрелять к той-то матери. В грузовики затолкали – и к Чертову бору. Это западная сторона, где разреженные сосняки преобладают. Люди сами себе могилы рыли – сознательность проявляли, ведь времени не оставалось. Потом убивали на краю ям выстрелами в затылок, быстро закапывали. Немцы уже в соседний район входили. Полторы сотни душ – как не бывало. Одного из них ты, кстати, должен знать – это Никита Решетов, с нами в школе учился. Высшее образование получил в Смоленске – на врача-терапевта выучился, вернулся на работу в родной город, отработал несколько лет – и загудел по 58-й за контрреволюционную деятельность. Врагом оказался, кто бы мог подумать? А я ведь виделся с ним за неделю до ареста – я тогда уже в милиции начинал работать… Немцы об этой истории узнали и раздули до неузнаваемости, клеймили «зверства большевиков», «антинародный характер коммунистического режима» и всякое такое. Эта история им на руку оказалась. Наставили в городе агитационных стендов – плакаты об ужасах советской власти и гуманистической миссии великого рейха…

– Что скажешь о членах нашей группы?

– Да все пучком, что о них скажешь… – Дьяченко уже изрядно захмелел, краска слезла с лица, он тяжелел на глазах, но рука машинально тянулась к графину. – Наши люди все преданы делу, опытные, сообразительные… Ну, Петров Коляша немного тугодум, зато все делает, как надо, а мозгами раскидать и без него есть кому… Ленька Куртымов тоже не кладезь ума, но хитрый, черт… иногда сдается, что он специально простака из себя корчит, чтобы жить было проще… Пашка Чумаков – балабол хренов, может под блатного косить, наблатыкался у себя в Одессе, но палец в рот не клади – откусит по самую шею… У него воображение и фантазия знаешь, как работают? Конышев Петр Антонович – зубр, интеллигентен – учительствовал ранее, грамотный весь из себя, хотя никогда ни в каких буржуазных организациях не состоял – как революция случилась, бросил свой университет, вступил в рабоче-крестьянскую милицию… Беда у него случилась страшная, до сих пор не может оправиться человек: каратели всю семью расстреляли – жену, двух сыновей… Говорят, он поначалу чуть не свихнулся, руки на себя наложить хотел, но потом оправился, приказал себе жить дальше… Егорка Гундарь особистом был на фронте, с тех пор так и остался не в меру подозрительным. Может и промолчать, а на карандаш возьмет. Но человек нормальный, без подлости – уже проверено… Кто там остался? Ах да, Стас Вишневский… Тоже нормальный парень, бывший разведчик, как и я, голова варит, драться умеет – на моих глазах однажды бандиту так припечатал – у того чуть голова не отвалилась. А револьвер, что из руки выскочил, потом два часа в кустах искали, Стаса костерили… Все с ним нормально – вот только чуть меньше бы собой любовался и по бабам не так охотился…

Настал момент – Дьяченко не донес до рта последнюю рюмку, уронил голову.

– Поникла буйная головушка, – прокомментировала ситуацию пробегающая мимо Альбина. – Вы расплатитесь за него, Алексей Макарович? Не хотелось бы у товарища по карманам шарить. Да и закругляться пора, мы скоро закрываемся…

Вечер завершался не так, как хотел Алексей. Дьяченко храпел, издавал другие неприятные звуки. Алексей был трезв – сам себе удивлялся. Вроде тоже выпил немало, а вот не пробрало. Только сейчас он обнаружил, что заведение пустеет, а стрелки часов подпирают отметку «12». Он рассчитался за себя и за того парня, сделал попытку выволочь Дьяченко из-за стола. Но тот брыкался, мычал – просил оставить его в покое.

– А вы давайте его к нам в бытовку, – предложила Альбина. – Там стеллаж пустует, мешков накидаем, пусть спит. А мы с вами можем чаю попить или… чего покрепче. Вы же крепкий мужчина, вам – все равно что слону дробина…

Приглашение более чем прозрачное, а еще – она смотрела с такой надеждой. Мол, много вокруг мужиков, но все не то… А у него совершенно не было желания проверять, насколько теплый у Альбины стан. Он извинялся, бормотал, что обязан доставить пьянчугу домой, иначе жена не поймет.

Альбина вздыхала, предусмотрительно открывая перед ним двери. Алексей выволок Дьяченко на свежий воздух, привел в чувство оплеухами. Тот мотал головой, пьяно ругался. Пришлось взвалить на себя эту кашляющую, матерящуюся тушу и волочь. Олег почти не переставлял ноги, пытался что-то петь, глупо смеялся.

Людей на улице почти не осталось, начиналась глухая ночь. Любой желающий мог подойти и расстрелять обоих в упор. Капитан надрывался, но тащил товарища. У переулка сделал передышку, свалил бесчувственное тело на пенек, перевел дыхание. Снова потащил – по безлюдному проулку, по задворкам бывшей фабрики народного промысла. Проволок мимо своего дома, затем был еще один, у которого Черкасов сделал очередную вынужденную остановку.

– Брось, командир, не донесешь… – пускал пузыри Дьяченко. – Да не меня, дубина, пулемет… – и изрыгал из себя пьяный смех пополам с кашлем.

Черкасов заволок его в подъезд, прислонил к стене, постучал в дверь.

– Олег, это ты? – донесся тихий женский голос.

– В некотором роде. Открывайте, почтовая доставка… – выдохнул со злостью Алексей. За дверью испуганно молчали. Он сообразил, что перегнул.

– Все в порядке, Евгения, это коллега вашего мужа. Забирайте своего любезного…

Ему отворила молодая женщина среднего роста с заколотыми на затылке волосами. Она куталась в теплый платок, смотрела с испугом на обоих. Потом сообразила, заохала, стала суетиться, подставлять плечо.

– Господи, мужчина, большое вам спасибо, что принесли, не оставили на улице… Я сама дальше справлюсь, мне не впервой…

Она сжимала зубы, в глазах блестели слезы. Жену коллеги он представлял себе иначе – рисовалась независимая статная особа, от которой все мужчины падают налево и направо. А она оказалась невысокой печальной женщиной – причем совсем не сильной. Он убедился в этом, когда спустился на пару ступеней и обернулся. Ее усилия ни к чему не привели – муж падал! Ахнув, Алексей кинулся обратно, схватил пьяного за шиворот. Тот просто спал – не мычал, не ругался.

– Куда его кантовать, говорите, гражданка… Да быстрее решайте, не удержу…

– В дальнюю комнату, там кушетка…

Потоки пота сошли, пока капитан проволок товарища через маленькую квартиру, цепляясь за острые углы, и сгрузил его на старенький скрипящий диван. Дьяченко застонал во сне, вытянул ноги, отвернулся, продавив носом обивку. Богатырский храп сотряс стены.

– Рекомендую до утра не трогать, разве что ботинки снимите, только осторожно, – отдышавшись, посоветовал Алексей. – Знаю по себе, нет зверя страшнее, чем разбуженный посреди ночи пьяный в стельку милиционер. А утром можете из него веревки вить – шелковым будет.

– Спасибо вам огромное. – Женщина прижала руки к груди и посмотрела на Черкасова ясным жалобным взором. – А вы Алексей, да? Его начальник?

– Да.

– Он говорил про вас, когда пришел с работы. Я сегодня как раз вернулась с дневной смены, вечер оказался свободным…

– Как же вы допускаете такое? – капитан кивнул на храпящего товарища. – Или вы не сторож мужу своему?