людей, но проходит в пустом храме. Вообще, немноголюдная служба — это прекрасно: тишина, и ты особенным образом открыт для Бога. Огромное наслаждение, когда в храме есть три-четыре человека, и они молятся вместе с тобой. Тем не менее, произнося: «Мир всем», я должен себе внутренне не то чтобы представить или нарисовать картинку, но все-таки почувствовать, что я обращаюсь к людям — я их не вижу, но они меня видят и слушают! Очень странное ощущение — во время литургии обращаться к тем, кого ты не видишь, говорить проповедь, не получая отклика. Говоря перед прихожанами, я обычно наблюдаю, как они реагируют, ведь для священника амвон в некотором смысле — сцена, трибуна, с нее ты обращаешься к людям, которых должен обратить к Богу, что-то донести, объяснить… А когда ты говоришь в стоящий перед тобой айфон, все иначе: мне нужно обдумать, как именно меня услышат удаленные молящиеся и что для них в их сегодняшнем заточении важнее всего узнать о Боге, о себе и обо мне.

Священник, хочет он того или нет, должен приспособить литургию к смотрящим трансляцию. Хотя на службе поет хор, есть алтарник и волонтеры — так или иначе в храме набирается несколько человек, которые могут представлять общину, — священники все равно обращают литургию в виртуальное пространство. Когда я служу литургию в будний день, на службе бывает ровно столько же людей, то есть почти никого: в храмах в центре Москвы в будни пусто. А тут-то ты знаешь, что на тебя смотрит несколько сотен человек, которые пришли к тебе виртуально. И на великом входе после слов: «Вас и всех православных христиан» я добавляю: «Всех, в домашней молитве пребывающих, да помянет Господь во Царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». Такие обращения к пребывающим в домашней молитве вводятся мной в некоторые прошения Божественной литургии, потому что это очень важно — понять, что люди, которых нет на литургии в храме, все-таки здесь присутствуют, молятся и являются главными участниками евхаристического собрания.

Я не раз говорил, что, по-моему, человек не может нормально молиться на литургии, если он не причащается: ты пришел на литургию просто постоять, значит, твоя молитва — частичная, она берет лишь часть от основного, лишь оттеняется главным. Ведь литургические молитвы — о том, чтобы люди разделили Евхаристию, причастились, а уж рядом с ними идут прошения обо всем остальном.

Но все-таки, я надеюсь, в Церкви что-то поменяется, потому что появился новый опыт молитвы, новый опыт переживаний. Надеюсь, и евхаристически тоже что-то поменяется. Но это зависит во многом и от священников, которые должны обратиться с новым словом проповеди о Евхаристии. Посмотрим.

И снова «Отче наш»

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь (Мф. 6: 9-13).

Молитва «Отче наш», которую все хорошо знают, давно стала для нас обыденностью, как бы затерлась среди огромного количества других молитвословий, среди прочих прекрасных поэтических обращений к Богу, которыми полна наша литургическая традиция. А молитва эта — всеобъемлющая, она лежит в основе всех остальных молитв. С одной стороны — предельно простая, доступная даже ребенку, и одновременно непостижимая для ума человеческого из-за ее невидимой силы.

Единственная молитва, которую дал нам Сам Господь — в Нагорной проповеди, главной и самой известной проповеди, с которой Он начал Свое учение. Потом наверняка Христос много раз и в разных местах ее повторял. Например, у Матфея это Нагорная проповедь — на горе, а у Луки, когда Иисус говорит примерно те же самые слова, написано: Ста Иисус на месте равне (Лк. 6:17), то есть на равнине.

И сама молитва в Евангелии от Матфея и в Евангелии от Луки имеет некоторые различия. Например, в Евангелии от Матфея написано: И прости нам долги наши, а в Евангелии от Луки: прости нам грехи наши. Славословие, которое есть у Матфея: Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь, отсутствует у Луки. Это славословие отсутствует во всех древних рукописях Евангелия; скорее всего, оно было прибавлено к молитве «Отче наш» в литургической богослужебной традиции и позднее, не раньше II века, вошло в текст Нового Завета. Это заметно и в наших богослужениях: молитва «Отче наш» пропевается до слов …избави нас от лукавого, а заканчивает ее, как бы отдельно, возглас священника.

У Луки молитва короче, в ней нет слов: …да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Но их нет и в более ранних рукописях; считается, что текст Евангелия от Луки ближе к изначальной молитве, которую Иисус дал Своим ученикам, и что Матфей дополнил, то есть отредактировал ее, исходя из других поучений Христа, прозвучавших в контексте Нагорной проповеди.

И, наконец, в Евангелии от Матфея есть длинное завершение, которое не включено в текст молитвы. Это как бы ее объяснение: Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (Мф. 6:14–15) — и оно тоже отсутствует у Луки.

Интересно, что «Отче наш» принципиально отличается от всех форм ветхозаветных молитв к Богу: здесь отсутствует похвала Богу. А для иудеев и вообще для синагогальной традиции обращение к Богу должно было обязательно предваряться долгим славословным вступлением, неким акафистным пением: «Господи, Царь Израилев, Щит спасительный, помогающий благословенному народу, помнящий заслуги предков и посылающий…»; то есть сначала долго-долго славословят, и только потом начинается сама молитва. Позднее это стало традицией и для наших молитвословий. Если мы вспомним коленопреклоненные молитвы, которые читаются на Троицу, сочиненные, конечно, в поздний византийский период, то убедимся, что они катастрофическим образом не похожи на молитву «Отче наш». В них, прежде чем доберешься до сути, долго-долго перечисляется, как велик наш Бог, и это может занимать половину самой молитвы. То же самое встречается и в нашем утреннем правиле. Так, в пятой молитве Василия Великого мы видим все то, что нас возвращает к ветхозаветным текстам: «Господи Вседержителю, Боже сил и всякия