Я прошла мимо приемной в выданном мне легком халатике и вошла в рентгеновский кабинет. Легла на жесткий топчан. Надо мной висели какие-то провода и приборы.

– Так, мисс Петерсон, что у нас с вами? Хм, ревматоидный артрит. – Доктор вскинул на меня взгляд. – Что-то вы слишком молоды для такого заболевания, не находите? – спросил он тоном, который ответа не требовал. – Ну-с, положите руки на пленку и не шевелите…

Я поглядела на свою правую ладонь. На ней остались мозоли от игры в теннис. Пальцы длинные, ногти неровные, но сама рука сильная. Невозможно представить, что тут затаилась злая болезнь – рука выглядела нормально. Нет, со мной все в порядке.

– Не шевелитесь… так. Не шевелитесь… так…

Я задрала халат выше и открыла колени. Я чувствовала себя голой, беззащитной. С коленями у меня все в порядке. Хватит их мять. Не прикасайтесь ко мне.

Ладони, ступни, шея, колени и бедра – все поочередно попали под рентген. Мое тело исследовали по частям, словно какой-нибудь механизм. Мне хотелось поскорее оказаться дома.

Потом мы с мамой, как будто туристы в чужой стране, шли, ориентируясь на указатели, в отделение эрготерапии.

Эрготерапия, она же трудотерапия, размещалась в открытом помещении. На стенах висели сложные анатомические плакаты. По отделению сновали девушки в зеленой униформе.

Мы сели к столу. Мой взгляд упал на бледную, цвета тела, шину с застежками на липучках на соседнем столе. Шина показалась мне отвратительной.

Терапевт проследила за моим взглядом.

– Да, так будет выглядеть и ваша, – как мне показалось, зловеще пообещала она и стала обводить карандашом мои руки, чтобы правильно их измерить. Я не могла поверить, что мне придется носить на себе такую вот штуку.

– Шины используются по нескольким причинам. Вам надо защищать и поддерживать суставы. Если суставы воспалены, им важно дать покой, не шевелить ими, пока не пройдет воспаление. Кроме того, шины удерживают суставы на месте. – Она взяла мою правую руку. – Нам нужно, чтобы пальцы оставались прямыми; шина на руке поможет избежать деформации. Я сделаю для вас шину, которую вы будете надевать на ночь. Конечно, если хотите, можете носить ее также и днем.

Я вообще не хотела ее носить!

Эрготерапевт прочла мои мысли.

– Я понимаю, шины – не украшение. Вы молоды и едва ли желаете их носить. У моей младшей сестры артрит, и я это знаю. Мне вас очень жалко, это действительно шок, – с сочувствием проговорила она. Ее глаза казались огромными за круглыми стеклами в красной оправе. – Носите шины, когда остаетесь одна, в течение дня и ночью, а на вечеринки не надевайте. Хотя не думаю, что вам пришло бы в голову надеть шину на вечеринку, – улыбнулась она. Пока терапевт делала эти отвратительные шины, я думала только о моем друге. Если Себ их увидит, не сбежит ли он от меня? Не пройдет ли у него вся страсть? Не откажется ли он от секса? Мне придется где-то их прятать… В гардеробе? Под кроватью?

Терапевт говорила мне, что надо защищать руку и суставы пальцев. Я слушала вполуха, она учила меня, как правильно держать сковородку. Скука. Я никогда не готовила. И вообще, я не собиралась долго болеть, так что мне нечего и беспокоиться. Все пройдет, уверяла я себя.

Прошло две недели. Я цеплялась за надежду, что этот проклятый ревматоидный артрит исчезнет если не к этой осени, тогда хотя бы к будущему году. Должен исчезнуть. Мои друзья были встревожены. Ребекка, моя старая школьная подруга, пришла ко мне и спросила, правильно ли говорят люди – что я заболела? Я туманно сказала ей про болезнь и что при определенном везении мой организм пройдет через эту неприятную фазу. И все. Она ласково обняла меня и сказала, что всегда будет рядом со мной, если мне понадобится ее помощь.

– Ты не поедешь в Америку? – недоверчиво спросил Себ.

– Нет. Вернее, пока не знаю. Если не в этом году, тогда в будущем, – уверенно заявила я, словно ничего серьезного не произошло. Почему я так спокойна, почему не плачу, не рыдаю в его объятиях, не говорю, что рухнули все мои планы? В эти выходные я должна была подписать контракт.

– По крайней мере, ты будешь подольше со мной. Я скучал бы без тебя, если бы ты уехала, – сказал Себ. Вряд ли он мог еще что-то сказать. Мне не хотелось мусолить эту тему.

Я свернулась калачиком у него на коленях. Мы смотрели видео – «Рука, качающая колыбель»[9]. Себ держал меня за руку.

Фильм закончился. Я прижалась к Себу. Мы обнимались всю ночь, мои слезы тихо падали ему на грудь.

Голос эрготерапевта не давал мне покоя. «Ты должна надевать шины каждую ночь, каждую ночь…»

Я дождалась, когда Себ заснул. Потом сунула руку под кровать и тихонько расстегнула липучки.

– Это все игры дьявола, – сказал Том. – Он играет в игры с моей сестрой. Это плохие игры, злые. Почему он не выбрал того, кто этого заслуживает? Когда я попаду на небо, я найду для тебя ответы.

– Но ты ведь еще не собираешься на небо? – спросила я, глядя, как он ходил взад-вперед по кухне, одетый в свитер и шарф с эмблемой футбольного клуба «Ноттингем Форест».

– Нет. Мне надо быть там, чтобы заботиться о тебе, – серьезно ответил он. – Мы вместе отправимся на небо. – Он похлопал меня по руке и неловко чмокнул в щеку. – Ты мой друг. – Я едва не прослезилась.

Мой брат Эндрю, застенчивый, умный, ласковый, не умел выражать свои чувства. Его пугала всякая болезнь. Он ходил вокруг меня, вздыхал и что-то бормотал себе под нос. Я знала, ему ужасно хотелось сказать, как он сочувствует мне, но слова застревали у него в глотке. Мне надо было бы помочь ему, но мне тоже было трудно.

– Что ты имеешь в виду? Как это – нет лечения? Почему они не знают причину? Что могут сделать доктора? – спрашивала Элен. Слава богу, что Элен была дома. Она как раз тот человек, который был мне нужен. Она крутила на пальце свое золотое колечко с зеленым камнем. – Это временная вещь, Эли. Может быть, ты проведешь этот год спокойно, но от Америки не отказывайся ни за что. Тебе ужасно больно, но все будет хорошо, обязательно будет, милая моя. – Она поцеловала меня в лоб. Я черпала силу из ее слов.

Папа молчал.

Мне хотелось проснуться. Ладно, хватит, шутки в сторону. В сотый раз я смотрела на свою правую руку. Это моя правая рука, моя правая ладонь, которой я подаю мяч со скоростью 90 миль в час, бью через корт виннеры закрытой ракеткой, получаю спортивные трофеи. В этой руке мое будущее.

Мне не хватало духу сказать друзьям-теннисистам о своей болезни. Когда я говорила о ней тренеру Петерсон, я смущалась, мне было стыдно. Артрит – это так негламурно. В моем представлении он подходит согбенной, старой леди, а не такой молодой девчонке, как я.

Мама написала Питеру, информировала его о моем диагнозе и о том, что я больше не смогу выступать за Южный регион. Мне было любопытно, какой будет его реакция?