Через несколько секунд какое-то странное движение за спиной заставило его обернуться. В первые мгновения он даже не понял, что находится прямо перед его лицом. Огромные алые шары прожигали его глаза, причиняя невыразимую боль. Он скорчился, понимая, что теряет зрение, и хриплый крик вырвался из его горла. Гигантское создание наклонилось над ним и принялось облизывать его шершавым языком, который выпускал чудовищно липкую слюну, мгновенно застывавшую на лице и превращавшуюся в маску, не пропускавшую воздуха. Держа содрогающееся человеческое тело мягкими лапами, чудовище положило на него сверху голову и принялось оглушительно мурлыкать. Спустя несколько минут тело застыло. Тогда существо выпустило его и осторожно покинуло кухню.

Не дождавшись мистера Уэста на рабочем месте, мисс Ривера решилась навестить его на дому: вчера он довольно странно себя вел – возможно, что-то с его самочувствием, ведь всем известно, какой интенсивной работе посвятил себя редактор и главный автор «Утреннего ответа». Он даже выходных дней себе не устраивает и только пару раз в году навещает родителей! Вместе с одним из сотрудников «Утреннего ответа», неким мистером Джозефом Брэдли, корректором, мужчиной неопределенного возраста в огромных толстых очках, мисс Ривера отправилась к жилью Кристиана Уэста. Ключ имелся в редакции – Уэст хранил его там на всякий случай, и мисс Ривера мысленно молилась о том, чтобы этот «случай» не настал.

Увы! Когда они вошли, то первым, что бросилось им в глаза, было бездыханное тело Кристиана Уэста!

Внешний вид его вызвал массу удивления: несомненно, он был задушен, а орудием убийства стало не что иное, как странное полупрозрачное покрывало, обматывающее мертвое лицо.

Мисс Ривера вскрикнула и бросилась рядом с телом на колени. Она гладила его щеки, трясла его за плечи, запускала пальцы в его растрепанные волосы. Но тело успело окоченеть и казалось не плотью человека, а какой-то статуей.

– Мисс Ривера, – после долгой паузы произнес наконец Джозеф Брэдли дрожащим, но все же уверенным голосом, – мисс Ривера, я тут подумал… – Он снял очки и протер их носовым платком, после чего вновь взгромоздил на нос и тщательно поправил за ушами. – Я тут подумал – надо бы очистить его лицо и уложить в постель. Незачем следствию знать, что он попал в какую-то… невероятную передрягу.

– А убийца? – не поднимая головы, прижатой к неподвижной груди покойного, вопросила рыдавшая мисс Ривера. – Убийца так и останется безнаказанным?

– Убийца… – кашлянул Джозеф Брэдли. – Полагаю… история эта до крайности запутанная… Насколько я знаю Кристиана, главное, чего ему хотелось бы, – это покинуть жизнь как можно более таинственным образом. Существуют люди, которые жаждут восстановления справедливости, люди, для которых нет ничего важнее, нежели открытие правды, какой бы чудовищной она ни оказалась. Что касается мистера Кристиана Уэста, то он, несомненно, хотел бы стать частью легенд и наших местных преданий как поистине добродетельное, чистое и светлое создание, которое несколько лет трудилось ради блага здешних жителей и в конце концов безболезненно покинуло их, перейдя в иной мир.

На этом рассказ – или, если угодно, очерк – заканчивался. Я так утомился, разбирая мелкие буквы, которыми он был написан, что буквально выронил на стол листки и некоторое время сидел в неподвижности с закрытыми глазами. Что это было? Мельчайшие детали описаний, безошибочный подбор слов, собственно интонация, казалось, исходившая из самого сердца, – всё говорило о том, что автор рассказа слишком хорошо знал факты, которые положил в основу своего произведения. Его рассказ, несомненно, основан на реальных событиях. Возможно, таким образом он пытался дать полную картину тому происшествию, которое так кратко и так бесстрастно было изложено в короткой информационной заметке.

В конце концов я отправился на кухню, сварил себе большую чашку крепчайшего кофе и некоторое время сидел в задумчивости на ступенях, глядя на сад, на качающиеся ветви деревьев, на тихо проплывающие над головой облака. Мир перед моим взором выглядел не просто спокойным, а совершенно заторможенным, как будто всё в нем – и живое и неживое – двигалось теперь замедленно и в любой момент готово было замереть навечно, превратившись в нечто вроде театральной декорации, которая лишь при определенных условиях вызывает у зрителя какие-то чувства, однако ясный взгляд видит ее двухмерность и полнейшую условность. Некоторое время я предавался этому чувству, однако в какой-то момент мне пришла мысль: «А не связано ли нечто подобное с моим, возможно чудовищным, лишенным связи с истинной Землей, рассудком?» Если мой родственник, являющийся исключительно в снах или в бреду, существует на самом деле… Если моя мать… Я резко тряхнул головой, отгоняя подобные мысли: я полностью отдавал себе отчет в том, что они способны завести меня слишком далеко.

Я допил кофе одним глотком и вернулся в дом. Бумаги, разложенные на столе, оказывали на меня странное воздействие. Пока я находился в стороне от них, они вызывали у меня тяжелое, неприятное чувство; сама мысль о том, что я возьму их в руки и погружусь в очередную историю чьей-то жизни, загубленной неестественными, далекими от нормального человечьего бытия существами, порождала у меня желание избавиться ото всех этих чудовищных свидетельств истинности людских кошмаров. Однако стоило мне приблизиться к ним – и меня охватывало невероятное, лихорадочное любопытство. Мои пальцы тряслись, а душу сжимало предчувствие очередной невероятной тайны, которую неведомого происхождения источники раскроют мне – мне как существу, посвященному в недоступные обычным людям Знания. О чем я знал? Что заключалось во мне такого, что заставляло искать это неведомое в странном, нигде более не отмеченном мире? И существует ли этот мир на самом деле?

Честно говоря, в последнем я не сомневался. У большинства людей, я полагаю, как раз предположение о том, что наш хорошо исследованный земной мир – единственный из реальных, вызывает спокойствие и уверенность в своей судьбе и в завтрашнем дне. Однако со мной дело обстояло ровно наоборот. Одна только мысль о том, что нет никаких иных миров, кроме зримого и ощутимого, вгоняла меня почти в смертную тоску. Снова и снова я вспоминал свою первую поездку к дедушке. Действительно ли этот город был таким, каким я видел его, – или же то было следствием какого-то подросткового заболевания, неосознанной склонности к иллюзиям? Я хорошо помню, что не рассказывал отцу во всех подробностях об увиденном здесь. По всей вероятности, я совершенно искренне считал облик вечно озаренного солнцем, сияющего города чем-то абсолютно естественным. Надо полагать, это и было абсолютно естественным – для меня, просто в силу моего происхождения. Но так ли воспринимали городок обыкновенные его жители? Спрашивать их об этом я не решался. Впрочем, можно было и не утруждать себя и их расспросами: разумеется, многие вещи в состоянии видеть лишь особенные существа, даже если внешне они не отличаются от нормальных, не искаженных никакими тайными узами людей.

Я был тем, кем я был, только и всего. Следует принять этот факт, осознать его всем своим существом – и по возможности с ним смириться.

С такой мыслью я приблизился к столу и машинально протянул руку к книге, которая слишком заметна была среди разбросанных повсюду, смятых, зачастую испачканных листов бумаги.

У книги этой не было обложки, отсутствовали и первые страницы, и несколько десятков страниц финала. Когда я положил на нее ладони, то ощутил исходящее от бумаги тепло. Старые листки пахли особенно – такие запахи встречаешь в библиотеке, где редко случаются посетители, разве что школьники заходят туда в начале учебного года, чтобы взять надлежащие издания…

Наконец я отошел к креслу, где некогда сиживал и дед, раскрыл книгу и попробовал разобрать в ней напечатанное.

«…вскричала леди Бауман. («Бауман? Леди Бауман? – мелькнуло у меня в голове. – Что за странное имя для леди!») – Ты не имеешь никакого права на подобную вольность, и если я обнажила пред тобою грудь, то все, что отвела тебе судьба, – это безмолвное и благоговейное созерцание…»

– Что это? – вскричал я, роняя рваный том себе под ноги. Он лежал на полу так, словно представлял собой некое неведомое существо, грязное и жуткое – и внешне, и по нраву, – заползшее в наш дом по собственному желанию и уж точно против воли владельцев… – Что это такое?

Не знаю почему, но мне сделалось дурно,