черты его лица, покрытого глубокими морщинами, его характерный для аборигенов мясистый нос, впавшие глаза, закрытые сморщенными веками, его густые, белые волосы, похожие на шерсть мятой звериной шкуры.

– Кто ты такой? – завизжал, не помня себя, Клэптон. – Кто ты? Откуда ты идешь? Почему подходишь к нам все ближе и ближе? Проклятье, да что тебе надо, старый червяк?

– Хватит, успокойся, – сказал Дерри. – Он же ничего нам не делает.

– Это лишь временно он такой тихий!.. – взвизгнул Клэптон. – А там, глядишь, убедится в том, что мы для него безопасны и ничего дурного ему не сделаем, подберется среди ночи к нам вплотную и задушит. Я читал, что здесь питаются человеками, если никакой другой пищи найти не могут.

– Коли на то пошло, это касается не только здешних обитателей, – проворчал Дерри, но развивать тему не стал.

Клэптон вскочил на ноги и выхватил из кармана пистолет.

– Ты!.. – завопил он, глядя прямо в лицо неподвижному аборигену. – Убирайся вон, слышишь? Убирайся – или я в тебя выстрелю! – Он пошевелил пистолетом. – Знаешь, что это за штука? Видел такие?

– Господь с тобой, дружище, – проговорил Дерри. – Да что ты, в самом деле? Здешние жители уж точно знают, что такое огнестрельное оружие, и если дед не уходит при виде твоего пистолета, значит, у него нет никаких…

И в это мгновение прогремел выстрел.

Дерри поднялся, не веря собственным глазам.

– Да что ты делаешь, друг мой? – закричал он на Клэптона. – Ты же убил старика!

– Свидетелей все равно нет, – сквозь зубы процедил Клэптон. – Ты ведь не будешь никому рассказывать?..

Дерри медленно двинулся в сторону рухнувшего деда. Тот лежал лицом вниз и не шевелился, прямой как палка, с раскинутыми влево и вправо тощими черными руками. Все еще покачивая головой, Дерри опустился на колени рядом с ним и перевернул труп на спину.

– Ты не будешь никому рассказывать, – повторил Клэптон и вторую пулю выпустил в своего товарища.

Не издав ни единого звука, Дерри повалился рядом с аборигеном-покойником. Отличный охотник, Клэптон попал прямо ему в сердце.

– Никто ничего не расскажет, – в третий раз сказал Клэптон и, по-прежнему держа пистолет наготове, подошел к неподвижным телам. Мельком он глянул на Дерри, чье лицо даже не изменилось – такой внезапной и мгновенной оказалась его гибель, – и наклонился над жутким старцем.

В тот же миг Клэптон испустил дикий, ни на что не похожий вопль.

Старик, преследовавший его экспедицию, был, вне всякого сомнения, мертв – но умер он не сегодня от меткого выстрела, он умер много десятилетий назад. Его тело иссохло, плоть приросла к костям, его лицо представляло собой череп, обтянутый кожей. Глаза его были крепко сомкнуты, веки с давно выпавшими ресницами намертво приросли ко впавшим щекам. Рот провалился, зубов не было и в помине. Это был мертвец, следовавший за экспедицией – по причине, которая навсегда останется неведомой.

Из текстов, сохранившихся в архиве Дерби Коннора Эллингтона

Маяк и бездна

Стоит ли говорить о том, что в буквальном смысле настигло тебя в тот момент, когда ты считал себя счастливцем, одолевшим все жизненные трудности и обеспечившим себе спокойные годы долгой и благополучной старости? Полагаю, есть смысл вернуться к самому началу истории, которая перевернула всю мою жизнь с ног на голову и превратила меня в то, чем я являюсь в настоящий момент… О том, какая судьба настигнет меня в ближайшем будущем, стараюсь не думать, хотя весь мой разум говорит о том, что спасение, по всей вероятности, невозможно.

Мое имя Джошуа Гилберт. В возрасте тридцати с небольшим лет я унаследовал неплохое состояние от своего дяди, о существовании которого едва знал, поскольку он был намного старше моего отца и жил где-то в глубинке, откуда не изволил посылать родственникам никаких известий. Отец как-то рассказывал, что его старший брат, рожденный от другой матери, первой жены отца (та женщина умерла лет за десять до того, как наш дед женился вторично), – человек странный, и это самое мягкое определение его характера. Дядюшка предпочитал не общаться с другими людьми, благо весьма неплохое наследство позволяло ему держаться в стороне от любых поисков работы и ни от кого не зависеть. Но обычные люди так уж устроены: рано или поздно они пытаются познакомиться с соседом, зайти к нему в гости и выяснить, чем он занимается, поэтому нелюдимый и замкнутый мой дядюшка постоянно менял место жительства и в конце концов обосновался где-то в районе Барнстейбла, в отдаленном селении на самом берегу океана. Об этом мы, впрочем, узнали только после его смерти от какой-то болезни, когда к нам пришло письмо, сообщавшее о том, что я объявлен его наследником.

Надо признаться, я колебался, стоит ли принимать подобное наследие. Какое-то отдаленное чувство нашептывало мне, что, возможно, это принесет мне не только благости, но и некоторое загадочное страдание, о сути которого я сейчас даже не подозреваю. Однако в конце концов так называемый здравый смысл обывателя взял верх, да и близкие мои не понимали, откуда взялось мое колебание, поэтому после некоторых размышлений я все-таки принял наследство и таким образом получил небольшую усадьбу в отдаленном месте, куда вовсе не обязан был перебираться.

Я превратил эту усадьбу в гостиницу и отдал ее в распоряжение управляющему, который присылал мне четыре раза в год отчеты и денежную выручку. Если он что-то и присваивал (под видом бесконечных ремонтов и замены ковров – ведь с океана дует влажный ветер, и ковры часто приходят в негодность, как он писал) – я не обращал на это внимания. У меня не было ни малейшего желания ехать в глушь и выяснять, насколько соответствовали истине все эти подробные сообщения.

Вместо того я занялся живописью, которая всегда меня интересовала. Я взял уроки у нескольких мастеров, некоторое время искал собственный стиль в искусстве и в конце концов, как утверждали в своих статьях критики, весьма преуспел. В любом случае мой образ жизни полностью меня устраивал.

Как-то раз посреди лета я отправился в небольшое путешествие. Мне требовались новые впечатления – в первую очередь я интересовался пейзажами. Далекому от искусства человеку кажется, что деревья везде растут одинаково и тропинки тоже протекают через густые леса одним и тем же способом где бы то ни было. На самом деле куда ни приедешь – опытный взгляд покажет тебе различие: где-то возле самой тропинки проходили дикие звери, где-то горел лес, но уже выросли новые деревья – и так далее, куда ни посмотришь, повсюду обнаружатся какие-либо открытия.

Я взял с собой краски и большой альбом и проводил большую часть времени в лесах или на холмах, выискивая для своего жадного взора все новые и новые впечатления. Казалось, мир благосклонен ко мне – я постоянно примечал вещи, которые считал удивительными. Но каким же жалким и неинтересным показался мне этот альбом с набросками, когда я вздумал рассматривать его всего несколько месяцев спустя – после той памятной встречи, которая не просто изменила мою жизнь и взгляд на все происходящее, но и привела меня на самую границу смерти!

Недалеко от Уорика располагалось село под названием Фармингтон, где я решил остановиться на ночь. Я снял комнату с видом на прекрасный пейзаж и к вечеру спустился в небольшой ресторан, где уже собирались на ужин снимавшие здесь помещение. Как ни странно, их оказалось довольно мало – возможно, дело заключалось в том, что большинство уехало дальше и предпочло остановиться ближе к морю. Среди посетителей я заметил человека приблизительно моего возраста и, возможно, близкого мне по мировоззрению. Спросив у него разрешения, занял место за тем же столом. Чуть позже я осознал, что не только близость возраста (почти все остальные посетители были значительно меня старше, если не считать семейную пару, навязываться к которой было бы по меньшей мере странно), но и еще одно обстоятельство сразу вызвало у меня интерес к этому человеку.

Он представился – его звали Мэтью Болдуин, и он действительно оказался похож на меня во многих отношениях. Каким-то образом я угадал это с первого взгляда.

Он сидел спиной к стене и смотрел в окно, даже когда разговаривал со мной. Казалось, он избегает возможности взглянуть на стену помещения – и в то же время она притягивает его взгляд.

Я заметил, однако, что он прилагает все усилия, чтобы проявлять вежливость и время от времени все-таки переводить взгляд на меня. Спрашивать его о причине такого странного состояния я не решился, подумав, что он, если возникнет в таком потребность, расскажет мне об этом сам.

Думаю, он отметил и оценил мою тактичность.