и я на миг утратил всякую жизненную силу. Меня лишило воли одно лишь представление о том, что к деду в сознание вторгались недруги, пытавшиеся отобрать у него рассудок.

– Что это с тобой? – произнес исключительно писклявый, однако совершенно не похожий ни на женский, ни на детский голос. – Зачем ты бросаешься папиным наследством? Эй, я с тобой же говорю, слышишь меня? Открывай глаза! Я ведь знаю, что ты не спишь!

Преодолевая мучительное нежелание, я поднял веки. Надо мной нависал тот самый тощий родственник… которого я совсем недавно видел умершим, лежащим внутри мешка… Покойник ожил и разговаривал со мной!

– Ты жив, дядя? – выдавил я из себя.

Он откинул голову назад и визгливо расхохотался.

– А ты что подумал? Что я помер?

– Так ты был жив, – повторил я.

– Ты этому рад? – осведомился он.

Я не ответил, потому что понятия не имел, каков был бы искренний ответ. Разумеется, мне не хотелось бы видеть моего родственника ушедшим на тот свет – или куда они уходят (не придется ли и мне, когда настанет мой час, отправиться туда же. Однако появление дяди Джейдена, живого и невредимого, большой радости мне не доставило.

Между тем он определенно не желал уходить и уселся на полу, скрестив ноги, как какой-нибудь дикарь. Его лицо теперь – эти неестественные почти младенческие черты и горящие абсолютно черные глаза – находилось прямо напротив меня.

– Ты зачем папину любимую книжку бросил? – сердито спросил Джейден и потряс рваным томиком, из которого от резкого движения вывалился мятый, словно бы пожеванный лист.

– Любимую? – переспросил я немеющими губами.

– Да, любимую! – повторил Джейден. – Думаешь, он не читал ничего такого, а только науками там всякими занимался?

– Мне раньше не приходило ничего подобного в голову, – пробормотал я. – Но если задуматься… Почему бы мужчине и не…

Джейден продолжал визгливо посмеиваться, определенно считая меня абсолютно не приспособленным к жизни. Со стороны, должно быть, это выглядело более чем странно: я, обладающий внешностью и манерами нормального человека, оказался куда более далеким от «реальности», нежели странное создание, похожее на человека лишь отдаленно.

Я вспомнил о том, что видел у Джейдена пару дополнительных ног, но сейчас ничего подобного в глаза не бросалось. На нем были широкие штаны наподобие шаровар; возможно, лишняя пара пряталась как раз под их тканью.

– Ну, пришел в себя? – осведомился Джейден.

– Что вам надо, дядюшка? – выговорил я с трудом. – Вы же не ради меня сюда явились?

– Дай денег, – сказал Джейден грубо. – Я ради этого пришел.

– Хорошо, – произнес я с трудом. – Сейчас приду в себя и выпишу…

– Э, стоп, – оборвал меня дядюшка. – По-твоему, мне стоит наведаться в банк и получить там сумму? Не валяй дурака, малыш. Дашь наличными.

Я достаточно пришел в себя, чтобы задать встречный вопрос:

– А в магазин, значит, вам явиться можно?

– Повсюду, куда ты суешься с деньгами, тебе будут рады, – ответил Джейден. – Похоже, мне человечья жизнь известна куда лучше, чем тебе.

Я ничего не ответил, но про себя вынужден был признать его полную правоту. Какие-то вещи в «человечьей жизни» оставались для меня просто невозможными – не исключено, что в силу прирожденной брезгливости.

– Но я бы хотел получить ответ на один вопрос, – выговорил я, преодолевая какое-то странное, противящееся чувство. Возможно, это Джейден насылал на меня страх продолжать с ним беседу и заглядывать куда-то в «тайны», которые он не желал со мной обсуждать. Но все-таки я спросил: – Кем была ваша мать, супруга моего дедушки? О ней по непонятной мне причине совершенно ничего не известно.

Джейден мгновенно насторожился.

– Для чего тебе знать?

– Знать семейную историю – разве для такого нужны какие-то оправдания? – возразил я.

Джейден долго жевал губами, потом вскочил, схватил со стола какую-то тетрадь с изорванными обложками и швырнул ее мне под ноги.

– Читай, коли нашлась охота! Читай, грамотный человечек! Набивай свои мозги разной ерундой! – прошипел он. Шипение перешло в какой-то невероятный по своей громкости и тонкости визг; острая боль пронзила мои уши. Я повалился на пол и ударился головой.

От падения меня всего встряхнуло… и я открыл глаза.

Сон ли, бред ли – однако дядя Джейден исчез. Никаких следов его пребывания в комнате я не обнаружил… кроме одной тетради, свалившейся со стола. Впрочем, ее мог уронить и я, когда лихорадочно перебирал накопившиеся там бумаги.

Я наклонился, морщась от головной боли, и поднял тетрадку. Несколько страниц внутри нее оказались вырваны, а у двух-трех отсутствовали половины (по увиденному мне показалось, впрочем, что оторвали эти половины страниц не ради сокрытия от возможного читателя написанное, но просто чтобы набить табаком).

Я вернулся в кресло и раскрыл листы. Это оказался дневник, исписанный неровным, зачастую даже нечитаемым почерком.

Дневник Гвинет Флэннаган

«Гвинет Флэннаган, – было подписано на самой первой странице. То было имя дедушкиной супруги. – Пятый год после свадьбы. Наконец я ощутила близость потомства. Господь услышал мои молитвы и послал мне ребенка! Теперь я буду полноценной супругой, а не обычной спутницей…»

Дальше пара страниц была вырвана, а затем внезапно слова полились с ее пера потоком. Я видел кляксы, видел места, где перо буквально рвало бумагу и затем ломалось само; женщина как будто обезумела.

«…Мой живот растет невероятно, это немыслимо, так не должно быть! Я боюсь показываться доктору, боюсь того, что он может сказать… Что это, что это, что это?!! Супруг мой молчит. Я боюсь задавать вопросы и ему. Был ли он рожден матерью из такого же огромного живота? Или, быть может, мой живот нормального размера? Ведь прежде у меня никогда не было детей, не было младших братьев и сестер – можно сказать, я ровным счетом ничего не знаю о еще не родившихся младенцах, шевелящихся внутри тела своей матери… Но откуда такое… Нет, оно невероятно, оно мучительно, оно не стихает ни на мгновение…»

«Еще одна бессонная ночь. Даже если я умру, кажется, самая смерть принесет моей душе лишь облегчение».

«Я лежала в спальне на втором этаже и смотрела в потолок. Мои губы распухли, так сильно я искусала их. Внизу хлопнула дверь. Это был неожиданный звук, который внезапно привел меня в сознание. Я словно бы вернулась из царства непрестанной боли и крикнула супругу: “Кто приходил?” Он ничего не ответил; выглянув в окно, я поняла, что приходил врач. Мой муж не пустил его осматривать меня, а ведь уже все в городе знают, что я ожидаю ребенка и что состояние мое определенно не из самых легких. Почему он так поступил? До сих пор супруг мой относился ко мне с очень большой любовью».

«Вчера муж поднялся в мою комнату, держа в руках кувшин. Я не сразу поняла, для чего он это делает. Он держался со мной так, как и раньше: с молчаливой заботой, с ласковым прикосновением. Как будто я была каким-то любимым его животным, бессловесным, но способным оценить хозяйскую доброту. Я стиснула зубы, решив доказать ему, что он ошибается, но он, как выяснилось, умел видеть меня насквозь.

Усевшись рядом, он погладил меня по голове, затем коснулся моего живота, немного нахмурился, после чего произнес: “Полагаю, настала пора”. – “Вы боитесь, что врач снова навестит нас, явившись, однако, в такое время, когда вас не будет дома?” – прошептала я. Он покачал головой и слегка усмехнулся. “Он не придет больше”, – ответил наконец мой супруг. “Почему же?” – “Я сказал ему, что отвез вас в Кингстаун, где соответствующим доктором работает мой родственник, авторитету и познаниям которого мы оба полностью доверяем”. Я скрипнула зубами – полагаю, он услышал этот звук, но никак на него не отреагировал. “В Кингстауне, разумеется, никакого родственника доктора нет?” – спросила я. Он ответил утвердительно, в точности повторив мои слова. Это прозвучало как насмешка, однако когда я пристально взглянула в его лицо, то увидела в его чертах лишь сострадание. “Выпей, – сказал он, протягивая мне кувшин. – Пора настала. Дольше ждать и терпеть нельзя, ты и без того испытываешь страшные страдания. Настала пора закончить с этим”.

Я решила не задавать никаких вопросов. Хуже мне уже не будет, подумала я и жадно припала губами к краю кувшина. Что там было налито? Может быть, яд, который наконец прервет мои мучения и отправит меня на тот свет? Моя смерть не будет самоубийством, насколько я понимала: ведь яд мне подал мужчина, а я лишь повиновалась ему, не задавая никаких вопросов. Жена и не должна задавать мужу вопросы. Вот