Она медленно закрыла дверь, Сан Саныч потоптался на месте с протянутой авоськой, не решаясь уйти. Затем кинул в почтовый ящик квартиры сверток тысячерублевок и побрел домой.

На следующее утро Саня как ни в чем не бывало выбежал на крышу с целым пакетом морковки.

Он сразу увидел Женю, сидящую у будки.

– Привет. Я Лесси морковку принес. Мама говорит, собакам полезно.

Женя тихо плакала.

У нее на коленях лежали запечатанный шприц и флакон с лекарством. Из будки торчал бежевый хвост. Неподвижный.

– Я пришла, она… – рыдала Женя, – я не смогла помочь.

– Жень… – Саня прижал девушку к себе. – Ты молодец. Ты хотя бы пыталась.

Вовка, Женя, Саня и Илья стояли на пустыре возле завода перед холмиком свежевскопанной земли. На воткнутой сбоку ветке-надгробии висел поводок.

– Прощай, Лесси, – грустно протянула Женя.

– Ей здесь будет хорошо. Не скучно. Компания хорошая. – Илья положил на вершину самодельной могилы связанные носки. Ни разу не надетые.

– В смысле? – переспросил Саня.

Илья указал на несколько холмиков. Один был еще свежий.

– Тут мой попугай – Гоша. Тут хомячок – Кирилл. Тут кошка, которую мы от Цыгана спасли.

Вовка хлопнул Саню по плечу.

– Давай, Сань.

Тот заиграл на аккордеоне, повторив сцену их недавнего и скоротечного знакомства с Лесси.

Услышав мелодию, Женя запела. Теперь уже точно попадая в ноты.

Засыпает синий Зурбаган,

А за горизонтом ураган…

Кухонный стол был завален цветными карандашами из двух наборов. Вика сидела рядом с дедом и рисовала на листке то, что в школе или детском саду однажды задают каждому. Семью. Только не огуречно-палочные закорючки. У нее получались вполне оформленные, хоть и криволицые, человечки.

Вот дед, в синем и в очках. Вика даже вернула ему волосы. А тут папа – худой и в фиолетовом, улыбается. И Саня с растрепанной на две стороны шевелюрой, в зеленой рубашке. И она, Вика: маленькая, с косичками, с бантиками, в красном платьице.

А вот дядя Алик в малиновом свитере – высоченный, каким он никогда не был.

– Алик тоже вылитый! Смотри-ка, – обрадовался Сан Саныч. На его плече «подпрыгнул» криво набитый якорь. – А этот, ну, Санька-то, не очень. Че он у тебя такой здоровый? Он же глиста на палочке.

– Глиста на палочке, – смеясь, передразнила Вика.

Надежда вошла в кухню и поставила на столешницу авоську, полную продуктов.

– Привет.

– О, привет, мам. – Вика отвлеклась от рисунка и отложила карандаш.

– Че делаете?

– Смотри! – Она развернула листок так, чтобы мама увидела его целиком. – Рисую дяде Алику всю нашу семью.

Надежда изучила рисунок. Женщину смутило только то, что самой ее там не оказалось.

– Красота-то какая!

– Деда потом вместе с письмом отправит. – Вика еще раз разгладила листок и стряхнула карандашную пыль.

– Вик, а я где?

– А ты… – Девочка растерялась. – Не влезла.

– Понятно. – Надежда вздохнула и посмотрела на отца. – Пап, а я где?

– Давай, Викуль, нарисуй мать. – Сан Саныч сделал вид, что ничего не понимает.

– Места больше нет, – возразила Вика.

– Если не влезает… вот на этом листе рисуй. – Дед положил перед внучкой чистый пустой лист.

– Почему на другом? – удивилась Надежда, – Алик-то в центре. Он с медалями, а я?

– Начинается… – проворчал Сан Саныч. Тяжело опираясь на столешницу, вытащил из ящика нож и попытался заточить им зеленый карандаш. Затем потрогал лезвие пальцем. – Полтора мужика в доме, некому ножи наточить.

На несколько минут воцарилось молчание. Надежда мыла посуду, Сан Саныч скрежетал ножом по точильному бруску, а Вика уселась дорисовывать.

Наконец Надежда не выдержала:

– Пап, почему ты его любишь, а меня нет? Я всю жизнь только и слышу – Алик то, Алик се… А я – что? – Она заплакала. – Я правда хуже? Я что, мало делаю? Понять не могу.

– Ты тоже молодец, – обыденно отчеканил Сан Саныч.

– Не нужны мне твои подачки, я вообще не об этом! – Надежда повернулась к столу, взяла рисунок семьи и протянула отцу. – Ты же даже не заметил, что меня нет на этом листе. А знаешь почему? Потому что меня в твоей жизни нет. А я стараюсь, понимаешь? И очень сильно стараюсь.

Сан Саныч положил нож и прорычал:

– Че ты от меня-то хочешь? Дочь твоя нарисовала. Твое воспитание!

– Я люблю тебя. Вот и все.

– Ну, спасибо. – Отец на всякий случай взял следующий нож и принялся точить и его.

– Пожалуйста. А ты не хочешь мне этого сказать?

– Да что сказать-то?

– То, что любишь меня.

Сан Саныч грузно выдохнул:

– Че ты пристала ко мне со своими нюнями?

– Папа, это правда так трудно, сказать мне, что ты меня любишь? Я же не просто так. Я дочка твоя!

– Хватит! – Сан Саныч кинул нож в ящик, встал и уселся за стол. – Развела тут. Ромашковый сбор. Любит, не любит.

Надежда в слезах выбежала из кухни. Дверь спальни тяжело хлопнула.

– Рисуй давай! – рявкнул Сан Саныч Вике.

Вика вздохнула.

– Да рисую я. Рисую. – Только ей этого уже совсем не хотелось.

Саня слышал разговор из коридора. Он постучался в дверь и вошел.

Надежда плакала у окна.

– Мам?

– Надоело. – Надежда утирала рукавом бесконечный поток слез. – Да сил моих никаких нету на это все. Пусть уезжает в свою… Я не знаю, в свой дом престарелых… Пусть куда угодно уезжает. Мне все равно. Больше не хочу. И не буду брать на себя такую ответственность.

– Давай оставим деда. – Саня направился к матери. – Он хоть и та еще заноза в…

– Сашка, не выражайся, – всхлипнула Надежда.

– Но он тебя любит. Просто сказать не может. Давай я о нем позабочусь… Хотя бы постараюсь. – Он положил руку матери на плечо.

Она прижала его ладонь плотнее.

– Спасибо тебе, Саш.

Телефон зазвонил, переполошив всех. Саня встрепенулся и дернулся на звук.

– Щас отвечу. – Он выскочил из спальни, подошел к телефону и снял трубку.

Из трубки заиграло знакомое: «What is love?»

Саня улыбнулся и сполз по стенке возле комода. Песню ему хотелось дослушать до конца.

Вика тем временем закончила рисунок и отдала Сан Санычу.

– Вот. Готово.

Сан Саныч прикинул размер листа и взял ножницы. Портрет получился громоздким, зато у человечка была такая же прическа. Аккуратно, даже не отрубив ничего лишнего, изо всех сил борясь с тремором, он вырезал Надежду из рисунка и отдал