сяду здесь ты хочешь прилечь вот так хорошо слышно на такой громкости я буду записывать основные тезисы а потом обсудим ага стоп сорок минут уже послушали запомни место я расскажу связанную с этим историю из жизни давай кофе три часа ночи какой кофе а какой смысл уже ложиться спать окей кофе поставь чайник так вот слушай что было однажды давным-давно постой дай мне сигаретку

Разве никто не говорил тебе раньше о твоем великолепии А тебе разве никто не говорил о том что тебя ждет великое будущее Ну Ну Ну что ну Это потому что замысел Творца удался наконец нас ждет великое будущее мы божественны мы рядом и мы не можем спать не можем работать как роботы не можем жить рутинно мы можем говорить и говорить и говорить ради этого и стоило всем рискнуть чтобы только круглосуточно и свободно говорить с тобой А как же иначе Скажи разве может быть иначе Мы будем жить долго мы умрем в один день как все эти боголепные парочки хотели до нас да не смогли а мы точно умрем в один день а до этого будем разговаривать такие умные такие красивые такие безмерно великие и крутые Клянусь тебе И я клянусь тебе Клянусь небом клянусь землей Мы с тобой никогда не расстанемся

Постреляют дни рабочими сменами красная тонкая стрелка на будильнике алеет во дворе рябина гроздьями не закончится сахар в чае осадком ляжет на дно чашечки ты о великая любовь моя нет ты нет это ты а я говорю это ты нет я же говорю что ты не спорь со мной это ты нет поспорю это ты моя первая и последняя великая любовь.

Глава 15. Arbeit macht frei18

18 Нем. «Труд освобождает», надпись, висевшая на воротах немецких концентрационных лагерей.

«Ай, дабль, даблью.

Блеск домн. Стоп! Лью!

Дан кран – блеск, шип,

пар, вверх пляши!

Глуши котлы,

к стене отхлынь.

Формовщик, день, -

консервы где?

Тень. Стан. Ремень,

устань греметь.

Пот – кап, кап с плеч,

к воде б прилечь.

Смугл – гол, блеск – бег,

дых, дых – тепл мех.

У рук пристыл -

шуруй пласты!

Медь – мельк в глазах.

Гремит гроза:

Стоп! Сталь! Стоп! Лью!

Ай, дабль, даблью!!!»

(Н.Асеев, «Работа»)

Работали ли мудрецы в каменоломнях? Фольговые коробочки с горячим питанием, на профессиональном сленге «касалетки», едут в свои жесткие кроватки, на тяжелые противни, тех противней наберется несколько штук, точное количество определяется пассажирской загрузкой на рейс, и они так же войдут в свою жесткую кроватку – по дорожкам, высеченным на стенках, прямиком в громоздкий контейнер.

Я смотрю на еду круглосуточно. Днем или ночью, в зависимости от смены, я смотрю на еду воочию, наяву, осязаю ее и обоняю, а во вторую половину суток я вижу во сне эти нескончаемые вереницы касалеток, отправляемых нами в дальние края. Я шлепаю наклейки на крышечки касалеток: синяя обозначает рыбу, желтая – курицу, красная – мясо. Вдыхая пары бортовой пищи, не могу позволить себе есть дома, но надо притворяться, что все окей, что я нормальный человек. Иначе меня спишут за профнепригодность. Им нужны люди с хорошим аппетитом, они и так постоянно замеряют меня и взвешивают на медкомиссиях, после чего подозрительно косятся и перешептываются. Я кладу в карманы связки ключей, надеваю три свитера и только в таком виде встаю на весы, а эти эксперты все равно недовольны. Тогда я пытаюсь абстрагироваться, например, втыкаю в уши плеер, пока работаю одна на конвейере, и получаю за это очередной выговор. Работник должен слушать только перестукивание серебристых шкатулочек с едой на пути в опломбированный самолетный сундук. Частенько я напоминаю себе героиню Бьорк из «Танцующей в темноте», работавшую на заводе. В фильме она слепнет, а я глохну.

На одном из обеденных перерывов (и такое издевательство бывает) я вышла в здание аэропорта, чтобы купить сигарет. У табачного ларька я случайно познакомилась с Клео.

* * *

Стюардесса Клео красила ногти лаком оттенка №666 «Dracula», а помада на ее вишневых губах носила название «Sehnsucht»19. И она была безумно похожа на Одри Хорн, мою любимую героиню сериала «Твин Пикс». Совокупности трех этих факторов хватило, чтобы мне снесло крышу от нового знакомства.

Клео – богиня, у нее были потрясающей красоты волосы, блестящие и черные, как смоль, в руках она везла чемоданчик на колесиках Louis Vuitton, а на плечике – сумочку Chanel. Ручаюсь, Клео, как и все продвинутые стюардессы, очень богата. Из зарубежных поездок она постоянно привозила разные стильные вещи, на среднем пальцы правой руки у нее перстень из белого золота в виде морской звезды, и даже брелок на мобильнике Клео дизайнерский, сделанный в Монте-Карло, с гарантийным талоном на несколько лет.

Клео была сногсшибательно красивой. Она была крутой, как рок-звезда от авиации. Когда мы разговорились, выяснилось, что раньше я и Клео были практически соседями: из ее окон тоже был виден Шпиль, до центра пешком пройти занимало минут пятнадцать, а теперь она тоже переехала поближе к Горе, чтобы не тратить много времени на дорогу до аэропорта и живет в собственном трехэтажном коттедже рядом с деревенькой, в которой полно заборов, рядом со станцией «Взлетная». Однако, Клео и не знала ничего о существовании такой станции. «Вообще-то я всегда езжу на автомобиле», – даже при одном упоминании об общественном транспорте она морщилась.

На лацкан ее пиджака была приколота эмблема «Schmerz und Angst», а рядом с ней – именной бэйджик «Kleo». Я готова была бы любоваться на нее сутки напролет, а время обеденного перерыва так быстро подходит к концу. Мы договорились не упускать друг друга из виду, конечно же, когда Клео будет здесь, а не в командировке где-нибудь на Мальдивах или в Доминикане. Я осталась ждать ее здесь, на земле, в своем цеху, ждать новостей и фотографий из жарких стран, завидовать и каждый день вновь и вновь идти на работу. Ведь каждый день я хожу на работу, и, пока я иду, мне совсем не хочется есть, а это значит, что я вновь победила.

Я бы поместила Клео на обложку какого-нибудь журнала о fashionistas. Она была такая лаковая, такая отретушированная, такая ослепительная сама по себе, что все сворачивали шеи ей вслед, когда она дефилировала по аэропорту.

– Где ты работаешь?