— Да, совершенно не переношу общественный транспорт, а с такси могут быть накладки.

— Так вам, Илья Сергеевич, по должности положен служебный автомобиль с водителем.

— Да я привык сам…

Тут оба оглянулись на шум, увидели меня. Крамер тотчас осёкся и сразу помрачнел. Я хоть и не смотрела на него, но чувствовала, что он буквально придавил меня взглядом. А я сделала вид, что в упор его не замечаю, улыбнулась на прощанье только директору и припустила на остановку.

Надо же, какой чистоплюй! В общественном транспорте ездить он, видите ли, не может. Тоже мне — барин. А я вот могу и езжу…

***

Только дома я вспомнила, что вообще-то сама хотела уволиться. И как же так получилось, что решила не только остаться, но ещё и повоевать за своё место? Что на меня нашло? Сказала бы сразу, что не очень-то и хотелось в его команду и вообще сама планировала уйти. А теперь пойти на попятную стыдно. Вроде как сдамся, признаю собственную беспомощность…

А всё Лёлька! Если бы не она со своей неуёмной инициативой и дикими идеями, я бы тихонько работала себе и ни о чём не переживала.

А спустя четверть часа Лёлька, ничего не подозревая, сама ко мне заскочила после работы. Затарахтела с порога:

— Такой дурдом был у нас сегодня! У моей шефини точно крыша едет! А ты чего сто раз звонила и сбрасывала?

— О! На ловца и зверь… Тебя-то я и жду. Это у вас, говоришь, дурдом? Помнишь, того красавчика из «Квин», ну с которым я… была.

— А-а, — хохотнула Лёлька, — тот командировочный, которому ты денежку сунула, и он обиделся?

— Да, тот самый. Так вот он — наш новый коммерческий директор!

Лёлька застыла на долгое мгновение с открытым ртом. Потом решила, что я шучу, не поверила, что так бывает. Правда потом, когда я стала на неё ругаться, — поверила.

— Ты своими дурацкими советами жизнь мне сломала, — выговорившись, я обессиленно опустилась на табуретку. — Он меня теперь вознамерился уволить. Велел утром объяснительную принести. Я опоздала нечаянно…

— Да погоди ты отчаиваться, что-нибудь придумаем!

— Лёля! Даже не начинай. От твоего «что-нибудь придумаем» всё только хуже становится.

Она бормотала слова утешения, заверяла, что этот чёртов пижон просто отомстить решил за поруганную честь, но потом ещё одумается, а нет — так пожалеет.

— Что ты ему в объяснительной напишешь?

— Правду, что ещё? Уснула в автобусе, проехала остановку…

— А давай я напишу? — предложила она. — А что? Давай поугараем? Как, говоришь, его зовут?

Мы пили на кухне чай с кексами и вместе сочиняли объяснительную. Не всерьёз, просто смеха ради, чтобы развеяться.

Лёлька старательно выводила: в моём опоздании виноваты вы, Илья Сергеевич. Я всю ночь накануне не спала, терзалась бессонницей, вспоминала, как мы страстно любили друг друга. Ваши руки лишили меня покоя навсегда, ваши губы свели меня с ума, а ваш язык…

Ну и всё в таком духе. Очень эротическое послание у неё получилось, целая ода его рукам, губам и другим органам.

— Ты представляешь, какое у него сделается лицо? — хохотала Лёлька.

— О, да!

Я тоже перестала терзаться и теперь давилась смехом над каждым её словом. Правда потом, когда Лёлька ушла, стало снова грустно.

Я села и написала объяснительную, какую положено: проспала, опоздала, каюсь…

***

Утром Крамер на заставил себя ждать. В восемь ноль-ноль попросил Лидочку вызвать меня к себе. Может, надеялся, что я снова опоздаю?

Я схватила из папки листок с объяснительной и поспешила в приёмную.

Крамер встретил меня хмурым взглядом.

— Не передумали? — спросил, наверняка имея в виду увольнение.

— Нет, а вы?

Он мне не ответил. Только посмотрел сурово. А я не дрогнула. Голову подняла и взглянула свысока. Пусть знает, что я перед ним трепетать и заискивать не собираюсь. Молча сунула ему бумажку.

Крамер взял мою объяснительную, рассеянно мазнул взглядом, даже читать не стал. Ну и зачем тогда с утра пораньше с меня её затребовал?

— Это подошьём к делу, — он положил листок в лоток сверху. — Подготовьте мне до обеда два отчёта за минувший квартал по физикам*. По заключённым договорам и по обработанным претензиям.

Я еле сдержала усмешку. Если он рассчитывает подловить меня на отчётах, то его ждёт глубокое разочарование. Уж тут у меня всё как в аптеке.

Я спустилась в свой отдел, обсудила текущие вопросы с девочками и вернулась к себе. Сейчас выкачу ему всю отчётность, пусть наслаждается.

Ко мне постучалась Тамара.

— Ксения Андреевна, я вам вчера вечером положила несколько писем на подпись…

— Ах да, вот они.

Я открыла свою рабочую папочку и… похолодела.

Помимо Тамариных писем, аккуратно сложенных в мультифору, там лежала и моя объяснительная. Как?! Как такое возможно? Я же полчаса назад отнесла её Крамеру.

Тамара забрала свои письма и ушла. А я ещё с минуту стояла в оцепенении, таращась на свои каракули.

Боже мой! Я что, ему Лёлькино сочинение отнесла?! Нет, нет, нет, только не это!

Однако беспощадная логика говорила, что именно его. Больше нечего.

Но как? Разве я его брала с собой? Оно же дома осталось… Может, разве что, на автомате прихватила… А потом так торопилась в приёмную, что взяла его, не читая…

Дура! Какая же я невозможная дура! Никогда я не была такой несобранной, невнимательной, рассеянной. И ведь не пили же вчера…Что со мной творится? Ранняя деменция?

Мне резко подурнело, даже стены качнулись, и мне пришлось вцепиться в столешницу. Вдох-выдох. Кажется, стою, не падаю.

Но что ж делать? А делать что-то надо! И срочно! Там ведь такое… Не дай бог он прочтёт!

Может, зайти и прямо ему сказать, мол, простите-извините, перепутала, случайно принесла вам личное письмо. Ну и поменять.

Я схватила свою злосчастную объяснительную и снова помчалась в приёмную.

— Я к Илье Сергеевичу по срочному делу, — бросила я Лидочке на лету, подбегая к его кабинету.

— А его нет, — остановила меня Лидочка.

— Как нет? А где он? Когда будет?

— Вы с ним разминулись, он буквально минут пять назад ушёл. Поехал на встречу.

— Ну я тогда положу ему на стол… вот… — я потрясла своей бумажкой. — Он сам велел. Говорил, надо срочно.

— Оставьте мне. Я передам. Ну или наберу вас, когда Илья Сергеевич вернётся.

Я, тотчас сникнув, кивнула и поплелась назад. Не воевать же с Лидочкой. Но тут у неё тренькнул внутренний.