остальные ведуны, которые прибыли с ним…

— До нас дошли слухи, что у вас тут были бои? — осторожно спросил Вернидуб. — Это так?

— Да. Отразили набег роксоланов.

— ЧТО⁈

— Их пришло около четырех сотен. Мы их почти всех перебили.

— В это трудно поверить, — заметил спутник Вернидуба — весьма немолодой мужчина: весь в морщинах, но, на удивление, не седой, а рыжий.

— Около сотни тел их сейчас гниют на песке у двуногой сосны. Там они хотели реку в брод перейти. Еще две сотни вон там мы свалили, в овраге за бровкой. Чтобы ветер к нам запах не приносил.

— Я хотел бы взглянуть. — серьезно произнес этот рыжий скептик.

— Нет ничего приятнее, чем показывать друзьям тела врагов, — максимально дружелюбно ответил Беромир. — Следуйте за мной…

Шли они недолго и молча.

Добрались до бровки на холме. Перевалили ее. И пройдя еще с полсотни шагов, оказались возле оврага, который прорезали весенние воды год за годом. Из-за чего он получился достаточно глубокий и узкий, да еще и весь пронизанный переплетеньем древесных корней.

Из оврага откровенно пованивало.

Поэтому скептик подошел не просто к кромке, а к небольшому дереву у нее. Так, чтобы можно было за что-то держаться. А то ведь край и осыпаться может.

Взялся за ветку.

Сделал пару шагов.

И он отчетливо вздрогнул, побледнев и отпрянув.

С ужасом посмотрел на совершенно равнодушного Беромира. И вновь заглянул за кромку.

— Почему вы их не сожгли, как полагается?

— Это не наша забота.

— Проводить в последний путь павшего — доброе дело для каждого честного человека. В особенности тех, кто лишен помощи родичей.

— Помните коваля из Быстрых медведей?

— Это который пропал?

— Да.

— Конечно. — кивнул скептик. — Излишне баб любил, а так — дельный.

— Его похитили с тем, что продать в рабство. За коваля ведь хорошо платят.

— Печально, но такое случается.

— Он был убит роксоланами при попытке сбежать и брошен гнить в степи в назидание иным. Дескать, он не смел бежать и сопротивляться, и вообще не человек. Так что, они не заслуживают достойного отношения.

— Все?

— Дайка подумать. Они пришли грабить и убивать нас, угоняя в рабство тех, за кого хорошо платят. Хм. Да, все. Но если ты желаешь, можешь их похоронить. Заодно и сотню там, у двуногой сосны.

Скептик скосился на бояр, которые решили сопровождать их сюда.

— И вы ничего ему не скажете?

— Он в своем праве. — нехотя произнес Борята.

— Ты зря дуешься. — добавил Борзята усмехнувшись. — Он ведь поначалу хотел им головы отрубать перед тем, как сюда бросать. Едва отговорили. Так что это — еще неплохой исход.

— Головы отрубить? Это еще зачем! — ахнул скептик.

— Чтобы сложить из них пирамиду и посвятить Перуну. — на голубом глазу невозмутимо ответил Беромир.

— Что⁈

— Голова — это вместилище души. Если не медлить и после смерти врага ее отрубить, то на некоторое время душа останется связана с ней. Поэтому ничто не мешает принести ее в жертву Перуну. Разве это несправедливо? Он мог бы нашим кланам ответить благословением.

Скептик нахмурился, но промолчал, поджав губы.

Скосился на глубокий овраг, заваленный гниющими телами. Хмыкнул. И отвернувшись, решительно зашагал к длинному дому.

— Что с ним? — поинтересовался Беромир у Вернидуба, когда скептик достаточно удалился. — Мне кажется или он как-то ко мне странно относится.

— Он считает, что ты не по обычаям принят в ведуны. И что ты настоящего пробуждения не проходил.

— Ну считает и считает. — пожал плечами Беромир. — Мне то с этого что?

— Если его мнение возобладает в роще, то ты лишишься своего взрослого имени, да и учеников твоих никто признавать не станет.

— Звучит как безумие. — фыркнул Беромир.

— Второй раз нельзя пытаться получить пробуждение в ведуны. А значит, тебе будет навсегда закрыта дорога в Священную рощу.

— Я должен туда рваться⁈ — начал он заводиться.

— Не надо так говорить, услышат еще.

— Услышат и что? — нарочито громко спросил Беромир. — Я не рвался в ведуны и не просил себя им называть.

— Ты не понимаешь, — попытался примирительно что-то сказать Вернидуб.

— ЧТО⁈ — перебил его Беромир. — Что я не понимаю⁈ Я как проклятый пытаюсь скорее вооружить наших людей. Дерусь с врагами, чтобы защитить нас от грабежей. Стараюсь… А вы… Обычная зависть. Как же мелко и мерзко! Если я не нужен — я уйду. Прямо скажите. Зачем голову морочить?

— И куда ты пойдешь? — поинтересовался скептик, который, как оказалось, ушел не слишком далеко и все отлично слышал.

— Куда душа моя мятежная пожелает. — ответил Беромир и быстрым шагом направился к длинному дому.

Его накрыло.

С головой.

Аж затрясло от охватившей ярости, близкой к бешенству. Видимо, прорвалось нервное напряжение.

— Что происходит? — встревоженно спросила Злата, увидев мужа в таком состоянии.

— Мы уходим.

— Когда? Куда?

— Немедленно. Неважно.

— Но что случилось⁈ — ахнула Дарья.

— Беромир! Не дури! — воскликнул Вернидуб подбегая.

— Что ты себе позволяешь⁈ — рявкнул скептик издали.

— Ухожу. Я изгнан из клана. Мне отказано в пробуждении. Разве мне тут место?

— Ты не изгнан! — нервно выкрикнул Борята.

— Совет клана меня изгнал, вместе с отцом и всей его семьей.

— Но время изгнания истекло! — вновь выкрикнул Борята. — К тому же само изгнание было несправедливо, а потому силу не имеет. Я как боярин клана в том тебе даю слово при людях.

— Судя по тому, что задумал этот мухомор, — указал Беромир на скептика рукой, — я в шаге от того, чтобы быть изгнанным отсюда вовсе. И из клана, и из этих земель вообще. Зачем тянуть? Лучше уйти самому, чем ждать такой судьбы.

— Нет! — выкрикнул Вернидуб. — Никто о таком даже не сказывал!

— А как эту дурь понимать⁈ В чьих интересах его поступки? — указал на скептика Беромир. — Кому они на руку? Может быть, тебе? Или тебе? Или им? Кому с них польза? А я скажу! Только Сусагу. Ему очень удобно было иметь дело с покорными овечками, стричь с них шерсть и резать под настроение.

—