И снова началась методичная кропотливая работа по сбору информации об этом человеке. Гуров созванивался, встречался, расспрашивал коллег Колотова, кто с ним работал когда-то, тех, с кем он был в близких отношениях, с кем дружил, когда еще была жива его жена. Отзывались об Андрее Сергеевиче по-разному, но все же хорошо. Имелись у бывшего мидовского работника кое-какие черты характера, которые людям, мягко говоря, не импонировали. Но, извините, мягкого и добродушного человека на руководящую должность в МИДе и не поставят. Это понятно. Понятно и то, что редкий человек решится по истечении стольких лет вывалить сыщику информацию о каких-то неприглядных поступках Колотова. В любом случае ухватиться было не за что.

Не менее грустно обстояли дела и с изучением окружения Бурунова. Отыскать его сослуживцев почти не удалось. На запросы мало кто отвечал, дозвониться самому Гурову удавалось не до всех. Но и из тех крох информации, которую он получил, было ясно: сильный командир, волевой человек, но сближался с людьми очень редко. Требователен был к ним. Как и к себе, между прочим. И все же сведения, добытые с таким трудом, не отвечали на вопрос, кто и за что мог убить этих пенсионеров.

О Борисовском Гурову больше всего рассказал старый профессор, бывший сотрудник одного из филиалов Исторического музея Беляшин. Старику было 82 года, но он старался, как рассказали сыщику, вести активный образ жизни. Много гулял, дышал свежим воздухом и не отказывался от пеших прогулок даже в морозы или непогоду. В парке на Чистых Прудах Гуров его и нашел сидящим на лавочке с журналом в одной руке и большой лупой в другой.

– Петр Кириллович! Добрый день! – громко поздоровался сыщик.

Пенсионер поднял на него удивленные глаза, потом покрутил головой, глянув вдоль аллеи парка в одну сторону, в другую, и недовольно проговорил:

– А чего же вы кричите, молодой человек? Я не глухой. Слышу вас прекрасно. А вы кто будете?

Гуров хмыкнул от такого обращения к себе, но счел, что в глазах 82-летнего старика он действительно человек относительно молодой, и не стал возражать. Тем более что с Петром Кирилловичем ему предстояло найти общий язык, иначе полезной информации не получишь. Надо собеседника к себе расположить.

– Вам из музея звонили, просили оказать помощь и дать консультацию работнику полиции. Помните? Так вот я и есть тот самый работник. Меня Лев Иванович зовут. Позволите? – Гуров указал рукой на лавку.

– А, ну конечно! – закивал головой Беляшин и с готовностью подвинулся, как будто на лавке и без того было мало места.

Хороший признак, решил Лев. Готовность помочь у него есть. Еще бы и возможность была. Сколько уже пустых разговоров пришлось провести за эти дни. Он уселся рядом, закинул ногу на ногу и, положив свою черную папку на колени, произнес:

– Мне хочется расспросить вас о вашем хорошем знакомом, о Борисовском.

– Всеволод Игоревич, – печально покивал головой старик. – Как же, как же… Слышал уже. Как обидно, сколько еще не сделано, какие планы у него были! Ах, беда-то какая!

– Я слышал, что Борисовский был хорошим специалистом, его многие ценили. И даже на пенсии беспокоили. И на выставки приглашали, и для консультаций.

– Замечательным был специалистом! – чуть ли не с восторгом воскликнул старичок. – Энциклопедических познаний в своей области был. И суждения имел не закостенелые, а самые свежие, спорить любил с академическими мужами, свое отстаивал. А ведь он порой поболее знал, чем университетские историки.

– Конфликтным был человеком?

– Да что вы! Какая же конфликтность! Это в научном мире называется научными спорами. Без них никак. Простите, Лев Иванович… – Беляшин замялся и внимательно посмотрел сыщику в глаза. – Вы, собственно, о чем поговорить-то хотели? Что вас, как полицию, в этом деле беспокоит?

– Я могу вам доверять? – серьезно спросил Гуров. – Нельзя, чтобы о нашем разговоре кто-либо узнал. Если уж я доверюсь, то только вам, как близкому другу покойного.

– Безусловно, безусловно, – заволновался и закивал пенсионер.

– Понимаете, есть подозрения, что кто-то хотел смерти Борисовского. Но мы никак не поймем, а за что можно хотеть смерти такого человека. И не бизнесмен, и коллекция наград и значков у него небольшая и не имеет такой большой ценности, чтобы из-за нее убивать человека. Вы говорите, что и конфликтов у него никогда не было, не считая научных споров. Но, как мне кажется, настоящие ученые только удовольствие получают от таких споров.

– Не знаю, не знаю, – со вздохом покачал головой Беляшин. – Может, случайность какая?

И Гуров принялся снова задавать вопросы. Теперь уже не прямо, а просто рассуждая о жизни Борисовского. Как жил, с кем дружил, как относился к людям, как люди относились к нему. Расспрашивал и о жене.

– Марианна Антоновна ведь красавица у него была! – с теплотой в голосе произнес Беляшин. – Мы ведь все немного были влюблены в нее. Она блистала, очаровывала, умела держать себя, одеваться. Она ведь была актрисой, только вот рано сгорела. Но мое поколение ее помнит. Прошло уже двадцать лет, как ее не стало. Всеволод очень переживал ее смерть…

И тут Гуров узнал, что, оказывается, жена Борисовского играла в том же театре, где сейчас служит его жена. Только Марианна известна там не под фамилией мужа, она оставила сценической свою девичью фамилию – Мидлина. Беляшин с сожалением сказал, что не может показать фото красавицы Марианны. У него не сохранились снимки, а Борисовский после смерти жены в минуту горькой слабости все свои сжег. Тяжело ему было на них смотреть.

Лев поблагодарил старика и попрощался с ним. Надо сказать, что впечатление от разговора у него сложилось довольно странное. Борисовский был человеком непростым, увлеченным своим делом. Да, увлекаться он любил и умел. И жену, видимо, любил до невозможности. Таких людей всегда кто-то любил, а кто-то терпеть не мог. Яркая личность, с ними всегда так. Но не любить человека и желать его смерти – это не одно и то же. А тем более убить, сымитировав несчастный случай. И снова Гуров не приблизился к ответу, а за что могли убить Борисовского, какой смысл в его смерти? Ладно, его кто-то не любил. Можно даже принять к сведению версию, что его убил ревнивец, который был всю жизнь влюблен в Марианну, и так бывает в жизни. Но ведь еще есть непонятные смерти заслуженного старичка Колотова и больного старого генерала Бурунова. У этих тоже были жены, кстати, у всех троих давно умерли. Совпадение? Но не многовато ли ревнивцев, если принять эту версию? Нет, тут что-то другое.

Гуров вернулся домой рано. Маша сидела на кухне, положив больную ногу на мягкий табурет, и смотрела какой-то сериал, умудряясь при этом чистить картошку. Кожура лежала не только в блюде, но и на фартуке, и на полу возле нее. Увидев вошедшего мужа, она бросила на стол картофелину и улыбнулась.

– Уже? Эх, не успела! Хотела тебе сюрприз сделать. Как услышала, что ты рано вернешься, так и занялась.

Лев подошел, наклонился и поцеловал жену. Потом стал собирать с пола картофельную кожуру, недовольно ворча: