глубоко вдохнул, чтобы рассказать многое, но потом встал и просто закрыл дверь, оставив растерянную маму в коридоре.

За окном проехала машина.

7.Похититель тел

Ее можно было просто открыть, но хотелось особого эффекта. Правда копилка не разлетелась на тысячу мелких осколков, обнажив сокровища, а раскололась ровно на две половины. Оттуда выпали мятые синие и красные купюры. Одна совсем старая – не уверен, что такие в ходу сейчас вообще. Я сложил их в стопку и перетянул маминой резинкой для волос.

Саша пила чай на кухне, подперев голову рукой.

– Держи.

Я положил перед ней цветастую пачку рублей.

Саша подавилась чаем и закашляла. Я ожидал совсем другой реакции и стоял как дурак рядом.

– Слава, зачем?

– Бери, я решил. В дороге деньги не лишние, в чужом городе тоже. Пожалуйста.

Пожалуйста я сказал как-то жалобно, и Саша посмотрела на меня с едва заметно благодарной улыбкой.

– Спасибо.

– Пиши мне, хорошо? Часто пиши, но обратный адрес не ставь.

– Я звонить тебе буду.

Далекий Сашин голос в трубке… Я уже слышал его.

– Если нужно ехать, то лучше сейчас. Мама вечером на дежурство, а сейчас в институт свой пошла контрольные относить. Тебя до утра никто не хватится.

Саша смотрела на меня серьезными большими глазами, потом поднялась, схватила куртку, побросала вещи в сумку и проверила документы. Я уже стоял на пороге одетый.

– Я тебя провожу!

Обычно на Саратов машины отправлялись в ночь, а на Самару утром, чтобы к вечеру уже вернуться домой с усталыми челноками и их гружеными, трещащими по швам сумками. Да и опасно на трассе ночью.

Таксисты стояли вряд. Кто-то уже отправлялся, кто-то ждал попутчиков или только набирал. Саша договорилась с долговязым водителем Москвича, соврав, что в городе на автовокзале ее будет ждать мама. Впрочем, его это не слишком интересовало.

– Еще двоих ждет, – сказала Саша и села рядом со мной на низкую железную ограду.

Поднялся ветер, понес по площади и улицам обрывки газет и прошлогодние сухие листья с неухоженных клумб. Саша все время убирала волосы с лица, смеялась и фыркала, но они все равно лезли и лезли. Я взял ее за руку.

К такси подошел парень в бейсболке с надписью USA, оглянулся по сторонам, запихал в багажник пустые сумки.

– Скоро.

Как быстро все происходит. Вроде бы только что пили чай, а не сидели под июньским солнцем на площади у универмага. А до этого было утро, я слушал как закипает чайник на кухне, уткнувшись носом в подушку и вдруг почувствовал что-то шуршащее под ней. Моя тетрадка. Неровные строчки о водонапорной башне в лесу, а ниже красивые аккуратные буквы Сашиной рукой – «это настоящее». И сердечко внизу, маленькое, едва заметное.

Саша еще спала. Мама мешала ложечкой чай с старом стакане с трещиной и улыбалась мне.

– Не буди. Пусть поспит. На нервах вся.

– Мам…

– Чаю хочешь? Умывайся, я сделаю.

Я включил воду, долго смотрел на свое отражение в зеркале. Какой-то хмурый я стал. На старые фотографии деда похож. Он тоже был хмурый, но глаза всегда горели, словно смеялись только они. Вот так копни хмурого человека, а что там? Может человек только через глаза и виден настоящий, а лицо это так – маска. Я вспомнил мертвые рыбьи глаза «гимнастерки», в них была пустота. Нет, у меня не так. И правда на деда похож. Только у него волосы прямые и редкие, а у меня…

Я потрогал свою волнистую шапку на голове. Какая разница. Это же просто волосы.

Мама пододвинула мне чашку и наспех приготовленный бутерброд с маслом.

– С мамой поругалась? – спросил я как можно тише.

– Сашка? Нет, не с мамой.

– С папой?

Она погладила меня по голове и убрала масло в холодильник.

– Папы у нее и не было никогда. Завтракай, я в магазин схожу.

Саша щурилась от солнца. Я представил ее лицо в окне желтой машины, удаляющейся от меня, покидающей навсегда мой город, мою жизнь. Не смогу. Я не смогу стоять и смотреть.

– Саша, ты подождешь последнего? Мне домой нужно.

Я поднялся с ограды. В лицо сне светило солнце, и глаза слезились. От яркого света, конечно.

– Слава…

Я нагнулся и крепко обнял ее.

– Пока.

– Пока.

Я бежал, зная, что она смотрит мне в след. Или не смотрит, сидит, прикрыв глаза, и ждет отправления. Автобус, пожалуйста! Любой, я с пересадками поеду.

За окном автобуса все те же улицы, для кого-то родные, кем-то давно забытые. Однажды я ехал так же и смотрел на проплывающие мимо дома. Позади кладбище, слова и слезы на могилке деда. Я должен был плакать, но не плакал. Мне было стыдно от того, что я радуюсь тому, что все закончилось. Можно снять покрывала с зеркал, съесть самое вкусное, что останется на столах, убежать уже играть. Только вечером, заглянув в промасленный гараж, я понял, как там стало пусто и тихо. Как на душе сейчас. Пусто и тихо.

Всего несколько недель. Разве можно было так привязаться?

«Еще сто таких будет», – слышал заранее в голове я успокаивающие ненавистные голоса мамы и бабушки.

Хотелось закопаться в глубину одеяла в самом углу комнаты и просидеть там вечность.

– Привет.

Лешка сидел на лавке у подъезда, виновато поглядывал на меня.

– Ты чего здесь?

– Извини ладно? Я как дурак вчера. При Сашке еще… А где Сашка?

Я промолчал. Сел рядом.

– Ты это, – он пошарил в карманах и достал пачку мятых купюр и монет. – Если тебе деньги нужны, я так дам. Не продавай ничего.

– Не надо уже. Спасибо.

Лешка вернул деньги в карман.

– А я велик сломал. Цепь порвал, прикинь? Так же еще ухитриться надо.

Я усмехнулся.

– Ну, ты можешь.

– Да нечаянно. Максим в Егоркой с Нижней улицы махался, а я ездил посмотреть. Оттуда Максима вез, а он ногой цепь задел.

– Победил?

– Ну дык.

– Ништяк.

Лешка сорвал с куста лист и теперь рвал его на мелкие кусочки, бросая их под ноги.

– Валерку вчера побили. Сильно. На школьном дворе.

– Да ты что? Кто?

Валерка не был самым слабым из нашей компании.

– Старшеклассники, наверное. Они там часто гуляют вечером.

– Фингал?

– Сотрясение. В больницу увезли. Забыл тебе рассказать вчера.

И школьный двор зашатавшись откололся от уютного безопасного мирка, в центре которого стоял я.

– Я это, отпросился к тебе на ночь. Только родители звонить будут. Ты как?

Я пожал плечами. Почему нет?

Пашка подошел незаметно, остановился в паре