старости, когда внуки спросят, дедушка, а дедушка, что это у тебя такое, я смогу ответить, что не только груши в молодости околачивал, а стоял на пути фашизма вместе со всеми людьми доброй воли. Фашизм – он злой и опасный, может и ранить. Вот как меня. Но мы побеждали, побеждаем и будем побеждать, невзирая на. Да и какая это рана, царапина!

Но это потом. Когда волосы отрастут и внуки появятся. Пока же я выбрит под Котовского. Сначала в Ульяновской областной больнице оболванили, так полагается, если рана в теменной области, а потом, вдругорядь, уже в закрытой московской больнице, где пришлось обследоваться. «Вы же, Михаил Владленович, за границей часто бываете, а вдруг там с вами что-нибудь случится? Мы должны быть уверены в вашем здоровье!» – так мне объяснили в Спорткомитете. Соврали, конечно. Просто кому-то интересно, что у меня в голове, вот и снимали энцефалограммы. Для этого и выбрили волосы, те, что выросли за две недели. Чтобы не мешали исследованиям. Да только пустое, никакого проку в энцефалограммах нет. Не дошла ещё современная наука до разгадки тайн мышления в целом и чтения мыслей в частности. Но пусть смотрят. У нас секретов нет, не то что у иных прочих. Ан масс, так сказать.

Вчера вернулся из Москвы. Заключение светил – противопоказаний для работы, учёбы, занятия шахматами и поездок за границу с медицинской стороны нет.

Благодарю.

Теперь я буду работать, учиться, заниматься шахматами и ездить за границу в полном согласии с медицинской наукой.

Уже начал. В берете. Чтобы не смущать окружающих видом рубца. Он пока не очень чтобы очень. Неэстетично выглядит. Ничего, растут волосы, растут. К декабрю будет нормально. Надеюсь.

Из Москвы, помимо заключения о здоровье, я привёз перевод повести Сименона – мы решили считать произведение повестью. Маленькой, но повестью. Так и объявили: в ноябрьском номере «Поиска» будет опубликована новая повесть знаменитого Сименона «Мегрэ и русский шахматист». Её же мы решили включить в ежегодный альманах «Поиск – 1976», и уже сейчас отовсюду приходят письма с просьбами выслать, выслать, выслать… Пограничникам, рыбакам, оленеводам, полярникам, школьникам, и прочая, и прочая, и прочая. Особенно трогает письмо пионеров Чукотки, которые просят двадцать экземпляров для библиотеки при Дворце Пионеров, но выслать нужно почему-то в подмосковный городок. Альманах будет хорошим, он уже готов на девяносто процентов. Хороший переплет, много иллюстраций, а, главное – пятьсот двадцать страниц приключений, подвигов, фантастики и детективов. Четыре рубля сорок копеек. Не дёшево, но разойдется моментально. Тираж – сто пятьдесят тысяч. Часть доходов пойдет на премии, ура-ура. Уверен, разошлись бы и триста тысяч, и пятьсот, но производственная база не потянет. Изношенное оборудование, лимиты на бумагу, прочие препоны. К примеру, в плане типографии стоит трехтомник Батожабая Цыренова, эпопея «Красный путь», о становлении колхозов в Бурятии. Не берусь судить, возможно, нужная и своевременная книга. Только покупать её добром не станут. Разойдется по библиотекам и будет пылиться на полках. Или будут продавать в нагрузку: на один наш альманах – трехтомник Батожабая плюс ещё кого-нибудь полезного и важного.

Мы планируем дополнительный тираж, в финской типографии, четыре тысячи. Для заграницы и особого внутреннего потребления. И бумага лучше, и переплёт. Этим я тоже занимался в Москве, напрямую с финской типографией работать нельзя. Добро-то у меня есть, с самого верха, и все говорят «хорошо». Никто не говорит «нет», но тянет, тянет, тянет. Согласование обошлось в полдюжины электронных наручных часов. Купленных в Ливии, у старого знакомого лавочника. Тридцать пять долларов со скидкой. За шесть часов, да. Шестеро. В смысле – штук.

Люблю Москву.

Что же до учёбы, то занятия начнутся в понедельник. То есть завтра. Люди после колхозов до учения жадны. Помогли селу – можно и на врача поучиться.

Мне в Спорткомитете настоятельно предлагают перейти на индивидуальный план обучения. Мол, впереди ответственные матчи, нужно все силы и всё время посвятить борьбе за звание чемпиона мира, а диплом не убежит. Получу его годом позже, или даже двумя или тремя, что с того?

Я сказал, что подумаю. Четвертьфиналы начнутся в феврале, так что семестр я завершить успею.

Ну, думайте, думайте, сказал наш главный над шахматами, товарищ Миколчук, никто неволить не станет. Но помните, мы всегда готовы помочь.

В словах Микочука был резон. Большой резон. Огромный. А именно: зачем мне, собственно, диплом?

Этот вопрос я и задал девочкам, когда они пришли.

– Зачем нам диплом? Мы что, всерьез думаем, что пойдем работать врачами? За сто десять рублей с перспективой через пятнадцать лет дойти до ста сорока или около того?

– А хоть бы и врачами, – сказала Надежда. – Другие работают, и ничего.

– Что такое ничего? Ничего и есть ничего. Нам ничего мало. Вот лично мне – мало. Нет, придется, и на сто рублей выживу. Люди и в лагерях выживали. Но не хочу выживать, хочу просто жить, – сказал я.

– Обуржуазился, – сказала Ольга одобрительно.

– Положим, я с детства не знал нужды. Хлеб и каша вволю всегда, курица каждое воскресенье, десять копеек в месяц на кино, мороженое по праздникам, кулёк конфет на Новый Год. А когда умер дедушка, так и вовсе… Дом, «ЗИМ», деньги и всё остальное…

– Всё остальное, – протянули хором Лиса и Пантера.

Да, пришли они поздравлять меня с восемнадцатилетием. На первом курсе. Пришли и остались. С той поры мы и втроём. Остальное…

– И второе, а, может, и первое. Скучно мне работать в поликлинике. И даже в стационаре скучно. Как летчику-истребителю летать на кукурузнике, опыляя колхозные поля. Оно и нужно, и для урожая полезно, но – не то.

– Неправильно ты думаешь, Чижик-истребитель, – сказала Надежда. – Диплом и работа не есть синонимы. Наличие диплома не делает человека врачом по сути. Только формально. Но сегодня диплом о высшем образовании – вроде галстука на шее. Определяет социальный статус. Если человек без высшего образования, на него косятся. То есть трактористом – работай, сталеваром – работай, а вот на руководящую должность выше бригадира – не рассчитывай. Вряд ли.

– Вы хотите руководящую должность?

– Мы уже руководители, Чижик, проснись. И хотим оставаться ими и впредь. Мы не в Америке, где человек владеет предприятием по праву собственности. Мы в Советском Союзе. Вот сменится, пусть не завтра, а через пять или десять лет руководство, и нас спросят: а вы кто такие, почему руководите журналом? У вас и образования-то никакого нет. И нас уволят. Или переведут в младшие редакторы. А главным сделают кого-нибудь с высшим образованием.