— Это какие такие девки?

— Которые никому не отказывали, за это их деревенские бабы быстро из деревни выживали, чтобы семьи не разрушали. Вот и приходилось им отдельно дома строить. Мы как раз в таких выселках ночевали, где раньше разбитные женщины жили. Отсюда и название — Любины. Видели, какие избы? Они хоть маленькие, а построены добротно, от души, это потому, что каждый деревенский мужик старался помочь несчастным женщинам. Впрочем, вряд ли их несчастными можно было назвать. Как мне рассказывали, у них ни с чем проблем не было, хоть не сеяли, не пахали, а еды всегда хватало.

— Какие-то странные порядки у вас здесь, словно в прошлом веке.

— В глубинке во все времена свои законы и правила, отличные от светских, существовали, потому что люди жили другие. Никогда не задумывались, юноша, над тем, чем русский человек отличается от прочих?

— И чем же?

— А мы со всеми ужиться можем, даже с колдунами да ведьмами. Это в Европе бушевала инквизиция, а у нас ничего подобного не было, мы и с нечистью общий язык находили, и святых людей не трогали.

— Ну, не знаю, хорошо ли это. Сами говорите, люди свои дома, ими же выстроенные, бросили и ушли.

— Не из-за нечисти ушли, а из-за того, что кордон здесь, а с него туманы приходят губительные. С лешими да кикиморами общий язык во все времена находили без особых проблем, иногда даже дружили…

— Глупости все это! — скривился я. — Напугать меня хотите или еще того хуже? В психдиспансере случайно не обследовались? Напридумывали себе всякого и сами же боитесь.

— Направление на запад не подскажете, юноша? — Сергей Сергеевич встал и, достав котомку, выпил своего эликсира. Мне на этот раз не предложил, должно быть, обиделся. — Для вас, человека цивилизованного, это не составит большого труда.

Я взглянул на компас: черный кончик крутился то в одну сторону, то в другую.

— Стрелка на месте не стоит, думаю, здесь поблизости выход железной руды имеется, другого объяснения не вижу.

— Если вы заметили, юноша, то гор здесь нет, и под нами метров пять плодородной почвы. О какой руде вы говорите?

— Ну, может, залежи хорошие…

— Нет под нашими ногами ничего, геологи проверяли. А вот леший и кикиморы действительно здесь живут.

— А я не верю в то, что они вообще существуют.

— Я понимаю, что вам их надо один раз увидеть, никто поначалу не верит. Так нам куда?

Профессор остановился, задумчиво глядя по сторонам. Я тоже посмотрел вокруг. Лес как лес, такой же, как и везде, интересно, как в таких местах дорогу находят? Раньше, знаю, на деревьях зарубки делали, но здесь ни одного затесанного ствола не заметил.

Я выпил воды из фляжки.

— Вы же здесь не раз ходили, выходит, направление знаете, вам и компас не нужен…

— Кто сказал, что я здесь часто хожу? — Сергей Сергеевич поднял руку вверх, словно направление ветра угадывал. — Сюда люди зря не идут, а если приходят, то обратно не торопятся. Я на кордоне живу, здесь бываю редко, поэтому и леший меня не признает. Будь иначе, давно бы с ним договорился.

— А разве с нечистью можно договориться?

— Со всеми можно договориться, если знать как. Леший — существо разумное, русский язык понимает, особенно матерный, от татар научился. Похоже, все-таки правильно привел, метров на двести промахнулись, но это не страшно. Черт! — выругался Сергей Сергеевич. — Бегом назад!

— А что такое?

— За мной, юноша, если жить хотите.

Он вдруг резво вскочил и влетел в густые кусты на краю поляны. Когда мы пробились через них, обрывая листья и ветки, то едва не свалились в глубокий, заросший травой и молодыми деревцами овраг, который оказался за густыми зарослями.

Я бы точно упал вниз, если бы Сергей Сергеевич не поймал меня за рукав.

— Да что такое? Куда мы спешим?

— Слышите?

Я прислушался. Ничего, только шум ветра да крики птиц. Воронье раскричалось.

— Ничего необычного.

— Тогда можно выходить. — Профессор помог мне выбраться на большую поляну. — Неужели ошибся? Вроде слышал что-то…

И тут началось. Со всех сторон на нас полетели черно-желтые тучки. Насекомые. Похожие на пчел, только крупнее. Может, трутни или еще какая гадость.

Я стоял и смотрел, как они летят на меня с низким басовитым звуком. Внутри все похолодело.

Было их много, и летели они со всех сторон. Срывались с ветвей деревьев, вырывались из травы и неслись прямо на нас с пронзительным угрожающим гуденьем, словно самолеты в пикировании. Сразу вспомнилось некстати, как во время Второй мировой войны немцы сбрасывали с большой высоты пустые бочки, те летели вниз с таким жутким воем, что на земле бойцы обмирали от страха.

Вот и сейчас нечто подобное произошло со мной. Я знал, что надо что-то делать, но не мог двинуться с места.

— Ложись! — прокричал Сергей Сергеевич. — Шершни!!! Голову прикрывайте руками. Главное, глаза берегите, иначе слепота гарантирована, даже мазь не спасет. Поползли к кустам, там отлежимся, может, отстанут.

Я прополз всего пару метров, как на меня опустилось сразу три или четыре шершня, и один из них тут же меня ужалил. Боль дикая!!!

Мне в мягкое место словно несколько раз шило воткнули. Я вскочил, замахал руками, отбиваясь от теплых небольших телец, покрытых упругими желтыми шерстинками. Не знаю, что имел в виду профессор, когда этих насекомых назвал шершнями. Насколько помню из школы, шершни бывают размером с обычную осу, может, чуть больше. Это их матка достигает трех с половиной сантиметров, а эти насекомые все были такого размера, а некоторые даже больше!!!

Кузнечики. Саранча! Обезумевшие майские жуки с жалом! Единственное, что немного утешало, что они не так сильно ядовиты, но зато и ужалить могут не один раз.

Больно!!!

И тут на меня налетела вся туча. Или почти вся. Не знаю, сколько их было. Сто тысяч, двести, миллион. От их жужжания у меня уши закладывало.

Жалили со всех сторон. Я выл от боли, орал, визжал, бешено размахивал во все стороны руками. Мне это нисколько не помогало, хоть и сумел несколькими удачными ударами сбить немного насекомых на землю и растоптать ногами.

Но порадоваться этому не успел: на меня навалилась новая туча и покрыла с ног до головы живым, копошащимся ковром. Их было так много, что они меня сбили с ног, а может, я сам споткнулся. Не помню. Не осознавал ничего, кроме дикого ужаса.

Меня кололи, били, и мне вдруг стало пронзительно ясно, что живым не выбраться, зажалят насмерть! Шансов спастись никаких. Я хоть и полз по направлению к кустам, но получалось очень медленно и тяжело. Да и больно было неимоверно!!!

Бежать я не мог, от проникнувшего в кровь яда в теле разлилась слабость, а грудь сдавило так, что едва мог дышать. Перед глазами все кружилось, а сердце колотилось так, словно желало выпрыгнуть из тесной грудной клетки.