– Она была замужем?

– Да, похоже на то…

– Ольга думает, что это случилось еще до рождения Марго, ее старшей сестры.

– Да? И что? Это ее тревожит?

– Нет, просто любопытно.

– Давняя история.

– С Елизаветой Ростовцевой тоже давняя история?

– Я был молод, – прозвучало с ноткой грусти, – и весьма популярен.

«И это все, что ты готов сказать о двух женщинах, которые тебя любили? Сукин сын!»

* * *

Во всех хороших домах – а особняк на углу Мошкова переулка и Дворцовой набережной был из таких – есть свои приемные дни. Понедельники, скажем, вторники или среды – постоянные, словно религиозные праздники, и закрытые на манер английских клубов. Нелидовы традиционно принимали по четвергам. Это повелось еще со времен отца нынешнего главы семейства – Георгия Самсоновича, бывшего одно время даже вице-канцлером империи. В те времена Генрих бывал здесь часто, особенно в период увлечения младшей дочерью графа Нелидова Анастасией. Но случилось это давно, и не факт, что Павел Георгиевич знает об этом или все еще помнит. Да, если и вспомнит, это же история его сестры, а не жены. Есть разница, как говорится. Другое дело Софья. Ей много о чем есть вспомнить, и, слава богу, если Павел об этом не осведомлен.

– Генрих, – Наталья приостановилась перед самой дверью, уже распахнутой перед ними вышколенным до полного автоматизма швейцаром, – а кто я сегодня?

– А сама, как думаешь?

– Наверное, баронесса Цеге…

– Я не спрашивал тебя, Тата, но если ты носишь этот титул…

– Я сирота, Генрих. Титул принадлежит мне.

«Грустно, но этого следовало ожидать».

– Пойдем, – предложил он, – нас уже ждут.

И в самом деле, в вестибюле прогуливался, покуривая, генерал Бекмуратов.

– Добрый вечер, баронесса! Рад вас видеть, господин Шершнев!

«Ну, вот, все точки над «i» расставлены, и не нужно гадать, кто есть кто этим вечером в этом доме».

– Здравствуйте, генерал! Давно не виделись!

– Да, я тоже успел соскучиться, – холодная улыбка, благожелательный кивок. – Вечер в разгаре. Общество в сборе. Для многих ваш визит – из разряда полных неожиданностей, причем, даже не знаю, какого свойства. Приятных или напротив, однако, надеюсь, никто глупостей не наделает, все-таки люди воспитанные. Вам стрессы тоже противопоказаны, как я слышал. От последней контузии, чаю, еще не отошли? Оно вам нужно?

– Ни в коем случае, но я ведь здесь не гусей дразнить и не буку показывать, я прав?

– Чуть позже подъедет Петр Андреевич…

– Варламов?

– Так точно, – кивнул Бекмуратов. – Вас, полковник, пригласят наверх, в кабинет Павла Георгиевича, там и поговорите.

– А Павел Георгиевич у нас нынче кто?

– Павел Георгиевич – губернатор Северо-Западного края.

– Губернатор? – не поверил Генрих, мысленно примеривая на Пашу Нелидова расшитый золотом мундир. Получалось нелепо.

– Не знали? – откровенно усмехнулся Бекмуратов. – Большой человек, не ссорьтесь с ним. Опасно.

– Спасибо! – кивнул Генрих. – Учту!

И подхватив Наталью под руку, увлек к лестнице.

– А как же профессор консерватории? – спросила она на половине подъема. Тихо спросила, заговорщицким шепотом, элегантно склонившись к невысокому своему спутнику.

Такими он их и увидел – себя и ее – в зеркале на вершине подъема. Натали казалась даже выше обычного.

«Смешно… – ему вспомнилось полотно одного мирискусника[16]. Кажется, это был Николай Ульянов. А картина называлась, дай бог памяти, «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу». – Ну, я не Пушкин, да и Наташа – не Гончарова, так что…»

– Однако!

Генрих повернулся на голос. Слева на лестнице стоял мужчина в мундире дипломата. Седой, круглолицый, с нездоровым румянцем на белом рыхлом лице. Маленькие бесцветные глазки удивленно взирали на Генриха из-за поблескивающих в свете ламп стекол очков в тонкой золотой оправе.

– Прошу прощения, сударь?!

– Вы! – опешил мужчина. – Здесь?!

– Не знаю, право, о чем, вы! – пожал плечами Генрих, начиная наконец узнавать собеседника. – Разрешите представиться, Генрих Николаевич Шершнев.

– Генрих Ш…

– Баронесса Цеге фон Мантейфель, – продолжил между тем Генрих. – С кем имею честь?

– Пардон, месье! Как вы сказали? Шершнев?

– Полковник Шершнев недавно из-за границы, – холодно пояснила Натали, крепче сжимая руку Генриха. На его взгляд, несколько сильнее, чем следовало.

– О, мой бог! Какой конфуз! – но, судя по всему, дипломат на столь откровенную ложь не купился. Просто отступил, чтобы не затеять ненароком скандал. – Разрешите представиться! Полонский, Эдуард Аркадьевич. Мадам, месье!

– Мадемуазель! – поправила Наталья.

– Миль пардон! – отступил Полонский, пропуская их наверх. – Прошу прощения! Обознался…

– Вашу карточку, сударь! – шагнул им навстречу мажордом в старорежимной ливрее.

– Я забыл наши карточки в машине, – процедил сквозь зубы Генрих, ему начинали надоедать неуклюжие маневры потенциальных нанимателей.

«Хуже китайцев, ей-богу!»

– Объявите просто… Полковник Шершнев и баронесса Цеге фон Мантейфель…

* * *

– …и баронесса Цеге фон Мантейфель! – объявил мажордом, и Генрих ввел ее в зал.

Общество на ее имя отреагировало довольно дружно. Она разом притянула все взгляды, кое-кто обернулся, другие повернули головы, и любопытство их случайным не назовешь: последний раз Натали выходила в свет, когда ей едва исполнилось восемнадцать, а сейчас…

«Почти двадцать четыре… Как быстро летит время!»

А ведь Мантейфели фамилия знатная. С историей и родственными связями, хотя и без денег, но это уже совсем другая история, поскольку происхождение и деньги не всегда идут рука об руку.

«И что теперь? Бить будете или обнимать?» – Но мысль эта – всего лишь дань дурному настроению. Бить не стали бы, даже если бы узнали, кто она на самом деле. А вот обнять… Скорее всего, многие искренне рады тому, что она вернулась из небытия и безвестности. Другим – просто любопытно, но и любопытство – не порок.

– Натали!

– Екатерина Владимировна, милая!

«Ну, что мне стоит, в самом деле, пять минут побыть «душечкой» и «лапушкой»!»