— Давай я со своей жизнью разберусь сама? От тебя мне сейчас нужно пятьсот рублей. Нет, так нет. Я сейчас кому-нибудь позвоню…

Не говоря ни слова, Майя ушла в комнату и, вернувшись, сунула мне в руку свернутую трубочкой купюру. Буркнув благодарность, я начала собираться и почти что получила по башке феном. Последовала вторая благодарность, и через десять минут я смогла выдохнуть тихое «пока».

В подъезде, дожидаясь такси, я залезла в соцсети и чуть не выронила телефон. Нет, не от удивления, а от злости. Этот жабенок меня ещё и сообщениями закидал — типа, куда пропала? И что случилось? У Руслана клинический случай, да?

А в ответ тишина… Да, я просто решила не отвечать на тупые сообщения Руслана. Точка поставлена. Я простила ему долг и не желала терять больше ни одной нервной клетки: лишних у меня не осталось. Заварив дома чашку крепкого чая, я вдруг почувствовала себя абсолютно взрослой. Не умной, а именно взрослой женщиной, которая не строит больше воздушных замков и не верит, что кого-то там можно исправить. И, главное, понимает, что никого исправлять в принципе и из принципа не нужно.

Только плечи почему-то смотрели вниз, как и мои глаза, которые щипало от тоски. Не сожаления о прожитом, а от сознания того, что в этом мире нет места сказке.

Я только что поговорила с мамой и пообещала приехать завтра на дачу. Сегодня я лягу спать и ни о чем не буду думать. Даже о деньгах, которые перевела с Пейпал на банковскую карту. Их оказалось больше, чем я рассчитывала, но к переводу прилагалась смета. Все, как в Штатах: Джонатан приплюсовал к базовой зарплате чаевые, которые клиенты заплатили через кредитки. Стоимость билета он вычел. Молодец! Расскажи мне про такую скрупулезность пару лет назад, я посчитала бы заграничного мужика жмотом, а сейчас я была ему безмерно благодарна: Джонатан просто не хотел, чтобы я чувствовала себя обязанной. Фэнкс-э-лот, сёр! Джонатан и правда какой-то кристально чистый, точно сказочный принц, в которых взрослые девочки не имеют права верить.

— Мам, это «Мисс Сайгон» в действии.

Следующим вечером я отбивала ложкой весёлый такт по дачной чашке: вкус лимона с мятой стёр из памяти все месяцы разлуки с родителями. С каждым новым глотком я все больше и больше верила в то, что никуда не уезжала. И говорила о Джонатане, как об абсолютно постороннем человеке. А разве он не такой и есть?

— Его отцу повезло. Американский солдат женился на вьетнамке и вместе с сыном увёз в Штаты, а вот мать помыкалась в жизни. После ухода американских войск ее сдали в приют, с американским ребенком вьетнамки не могли найти нормальную работу, но девочку быстро усыновила другая вьетнамская семья, и родную мать она никогда не искала, но в шестнадцать без цента в кармане приехала в Штаты и выгребала сама на чёрной работе, пока случайно не встретила другого аля вьетнамского мальчика, и у них родился Джонатан. Но Джонатан взял и уехал во Вьетнам к своим неродным бабушке и дедушке. Прямо-таки роман, правда ведь?

Мама кивнула.

— И его мать не искала своего американского отца?

— Я спросила об этом Джонатана. Он сказал, что мать не хотела, чтобы тот подумал, что ей что-то от него нужно. И ещё боялась, что он может потребовать какой-то помощи от нее. Короче, тупик… Но это в любом случае счастливая история. И сын у них просто замечательный.

Наверное, я сказала это слишком задумчиво, что мать сразу заподозрила неладное. Пришлось увеличить градус откровенности. Но голоса я не повышала, хотя папа давно спал и очень крепко. Мамина утренняя радость от долгожданной встречи при этих моих словах сошла на нет.

— Ты это серьезно?

Вопрос вызвал во мне секундное замешательство.

— Он серьезно, а я ещё думаю.

Настолько серьезно, что позвонил мне с утра пожелать доброго утра, и мне пришлось минут десять рассказывать про мои планы на день, о загородном домишке, куда я еду, о погоде и просто молчать. Джонатан делал паузы, очень долгие, но мне пока нечего было в них вставить. И будет ли когда, пока все ещё под большим вопросом.

— Ксюша, так нельзя…

Маме можно было не развивать мысль. Я сама понимала, что поступаю не совсем честно и по отношению к Джонатану, и по отношению к собственной душе.

— Мне скоро четверть века стукнет, мама… — я не воскликнула, а тяжело вздохнула, почувствовав на плечах тяжесть сизифова камня; понять бы ещё, на какую гору толкать его. Пока, кажется, я бежала с горы и лишь чудом меня не раскатало этим самым камнем, как катком.

— И что? Что?! — повысила мама голос с безопасного шепота, который, впрочем, не перекрывал децибелы телевизора, под которые в выходные спокойно дрых отец.

Да даже заори тут какаду, папа бы не проснулся. Просто мне самой было неприятно услышать подобные нотки в мамином голосе. Не надо меня отчитывать, как девочку. И все же какая-то часть меня сжалась, соглашаясь с мамиными словами.

— Ты с Семёном вела себя, как дура, но ты его любила, и я молила бога, чтобы это не закончилось ребёнком. Я отпускала тебя за границу с тяжелым сердцем, хотя и не знала про Руслана. Отпускала, потому что очень боялась, что ты вернёшься к этому мерзавцу. Но сейчас-то куда тебя несёт? Ну сколько можно хвататься за первых встречных мужиков? Сама же видишь, какими мудаками они оказываются…

Я видела в чайном зеркале только своё отражение. Оно дрожало, как и мой голос, хотя я и убеждала себя, что абсолютно спокойна.

— Мам… — дальше шла пауза. Слова не особо подбирались. — Я ещё ничего не решила. Джонатана я знаю три месяца…

— Семена ты знала два года! — не унималась мама. — И это у черта на рогах, домой не прибежишь!

— Мам, я никуда бегать не собираюсь. Я взрослая, у меня есть деньги и я могу заработать ещё своими руками. Почему ты обо мне переживаешь, точно я желторотик шестнадцатилетний? Я получила реальный опыт. Во всем, не только в общении с противоположным полом. Не только!

Я уже тоже не могла говорить тихо. Мама встала, якобы унести чашки со стола, но я успела заметить, как она зажмурилась.

— Мам, ты чего? — поднялась я следом, но сделала в сторону кухни только один шаг.

Мама не оборачивалась. Даже воду включила, хотя рядом с раковиной стояла посудомоечная машина. В городской кухне места не было, но родители давно по полгода жили на даче и тут обустроились по-буржуйски. Мама работала удаленно, а папа с дачи на машине добирался в контору быстрее, чем с нашей конечной станции метро.

— Ты о нас с отцом совершенно не думаешь, — проговорила мама, не оборачиваясь, щедро намыливая чашку. — Одно дело, когда ты просто уехала на какое-то время, но не насовсем же! Да ещё к мужчине, которого не любишь. Как я должна себя чувствовать? И что скажет папа? Я и так не сказала ему ничего про твоего Руслана. Сама говори, что вы расстались.

Я вернулась за стол и уперлась в него локтями.