– А вы были правы…

– В чем? – уточнила та.

– Когда в прошлый раз вы говорили с Петрушанской про Зорькину.

– Ах это! – Тамара забрала лишнюю ткань на платье Лионеллы и подколола ее булавкой. – Зорькина – полная бездарь. Роль Снегурочки в новогодних утренниках – вот ее уровень.

– А между тем в труппе театра есть много интересных актрис, – заметила Лионелла.

– Кого-то конкретного вы имеете в виду?

– Например, Снегину Раису. Она хорошая актриса?

– Была… – тихо обронила Тамара.

– Что значит – была? – насторожилась Лионелла.

– То и значит, что Снегина давно умерла.

– Насколько давно?

– Больше двадцати лет назад.

– Значит, умерла молодой?

– Да. – Тамара сделала последний стежок и сообщила: – Можете раздеваться.

– Подождите… – Лионелла, не раздеваясь, села на стул. – Она чем-то болела?

– Да кто ж ее знал…

– Мне кажется, вы чего-то недоговариваете.

– Почему именно я? Спросите любого, вам скажут.

– Мы с вами говорим. Отчего бы вам не рассказать?

– У меня много работы! – Тамара заставила Лионеллу встать и стянула с нее платье. – Можете одеваться.

Надевая свою одежду, Лионелла думала о том, как продолжить начатый разговор.

– Ее убили?

– Неймется же вам! – раздраженно вскрикнула костюмерша. – Смерть была очень странной.

– Пожалуйста, расскажите!

– Ее нашли замерзшей на крыльце у служебного входа. На улице стояли рождественские морозы. Утром охранник открыл входную дверь и обнаружил на крыльце заиндевевший труп Раи Снегиной.

– Как странно…

Тамара собрала костюмы, взвалила их на плечо и направилась к двери:

– До свидания.

С Венявским Лионелла встретилась на завтраке.

Увидев его за столиком, она подсела с чашечкой кофе.

– Я вас искала.

– Доброе утро, Лионелла Павловна. Подозреваю, это было вчера.

– Верно.

– Я видел пропущенный звонок. Когда вы звонили, я не мог ответить. Ну а когда освободился – звонить было поздно. Решил перенести разговор на утро и, как видите, не ошибся.

– Митрошников ждет нас сегодня в десять часов в своем кабинете, – сказала Лионелла.

Венявский посмотрел на часы:

– Сейчас половина девятого.

– Что будем делать?

– Возьмите… – Арнольд Юрьевич достал из внутреннего кармана пиджака вдвое свернутую бумагу. – Это больничный лист.

– Зачем?

– С ним вы можете не ходить на допрос. Копию я сам отвезу Митрошникову к десяти часам.

– Может, лучше сходить? Боюсь, что дело зайдет слишком далеко.

– Скоро все образуется. Да, и чуть не забыл. – Венявский достал из бокового кармана коробочку для ювелирных изделий. – Лев Ефимович просил вам передать.

Лионелла взяла коробочку и швырнула ее в сумку.

– Он приезжал?

– Мы виделись в офисе. Я сам вчера ездил в Москву.

– Мои дела действительно плохи?

– Повторяю: скоро все образуется. Только уж и вы будьте благоразумны…

– Понимаю, о чем вы. – Лионелла опустила глаза, но, взяв себя в руки, продолжила: – Та сцена в коридоре… Кирилл выпил лишнего.

– Я хотел сказать, что сегодня вам следует оставаться в гостинице или уехать в особняк. Мы не знаем, на что может решиться Митрошников.

– Вчера он пытался допросить меня в присутствии адвоката. Я написала отказ, – сообщила Лионелла.

– Об этом я знаю. – Венявский встал из-за стола. – Значит, договорились.

Лионелла кивнула, потом спросила:

– Чем я болею?

– Не понял? – Венявский склонил голову, словно прислушиваясь.

– Какой диагноз написали в больничном?

– На латыни не скажу. Но если по-русски – нервный срыв, осложненный гипертонической болезнью.

– И это – в точку…

* * *

Пообещав Венявскому «заболеть», Лионелла надела свой любимый костюм из васильковой замши, вызвала такси и уехала в театр.

В репетиционной комнате было всего несколько человек, включая чету Магитов.

Она прошла к своему стулу и повесила на него сумочку.

При виде Лионеллы Магит воскликнул:

– А вот и она!

– Что-нибудь случилось? – справилась Лионелла.

– Нас ждет директор.

– Нас – это кого? – уточнила она.

– Мезенцева, вас и меня.

– Ах вот оно что… Теперь понимаю.

– Идемте.

– А как же читка?

– Читка будет потом.

Лионелла со вздохом вышла из комнаты и уже проторенной дорогой отправилась в кабинет директрисы. Магит и Мезенцев шли на изрядном удалении, как будто опасаясь подхватить от нее заразу.

Когда все трое вошли в кабинет, стоявшая у окна Валентина Ивановна обернулась:

– Ну, проходите! Садитесь. Рассказывайте, как докатились до рукоприкладства, – проговорила она и села за стол.

– Должен заметить, я и сам немного шокирован, – сказал Виктор Харитонович. – Всем известно, что в театре, как и в любом творческом коллективе, имеют место простые человеческие отношения…

– Простые и человеческие, – прервала его директриса. – А не вульгарный мордобой.

– Это была пощечина, – уточнил Мезенцев.

Выслушав мужчин, Валентина Ивановна обратила свой взор на Лионеллу:

– Объясните, как вышло, что вы ударили своего партнера на репетиции?

– А что в этом удивительного? – улыбнулась Лионелла. – У вас такое случалось.

Виктор Харитонович снова завел свою «шарманку»:

– Театр – непростое место. Здесь часто возникают интриги и сплетни. Ведется борьба за выживание и за место под солнцем.

– Пощечина – это дисциплинарное нарушение. А если говорить на юридическом языке, нанесение побоев из хулиганских побуждений. Вы, Лионелла Павловна, – хулиганка! И мы привлечем вас к административной ответственности. – Валентина Ивановна взяла лист бумаги и положила его перед Мезенцевым: – Пишите!

Тот удивился:

– Что писать?

– Заявление в полицию с просьбой привлечь к административной ответственности гражданку Баландовскую.