– Красивый, пушистый хорек… Вам нужны жертвы? Вот я уже четыре дня ничего не делаю, бросил все, жадно ищу вас – и это вам ужасно нравится, ужасно… Ну что ж? Я побежден, вы это знали и без допроса. – Мезенцев скрестил руки на груди и наклонил голову. – Покоряюсь. Нате, ешьте.

– Все хорошо… Но, голубчик… – Магит удивленно взглянул на Мезенцева. – Какие четыре дня? У Чехова написано: месяц. Нам не нужна отсебятина. Будьте внимательны. – Он встал и заходил по комнате. – Давайте попробуем выстроить эту мизансцену. Лионелла Павловна, вы стоите здесь!

Лионелла поднялась из-за стола и встала, куда указал Магит.

– Валерий Семенович, вы – в шаге от нее.

Мезенцев сделал несколько шагов и остановился рядом с Лионеллой.

– Со слов «вы с ума сошли». – Распорядившись, Магит стал кружить вокруг них.

– Вы с ума сошли! – прочитала Лионелла.

– Вы застенчивы… – процедил Мезенцев, глядя ей в лицо.

– О, я лучше и выше, чем вы думаете! Клянусь вам!

– Елена Андреевна хочет уйти! – крикнул Магит. – Но Астров заступает ей дорогу, хватает за руку и страстно… Я повторяю: страстно шепчет!

Мезенцев схватил Лионеллу и порывисто обнял:

– Я сегодня уеду, бывать здесь не буду, но… – Он зашептал: – Где мы будем видеться? Говорите скорее: где? Сюда могут войти, говорите скорее… Какая чудная, роскошная… Один поцелуй… Мне поцеловать только ваши ароматные волосы…

Лионелла ощутила, как Мезенцев целует ей шею, и оттолкнула его.

Сидевшие за столом внимательно наблюдали. Лионелла скользнула взглядом по лицам актеров и вдруг покраснела. У нее появилось чувство, как будто ее только что отшлепали у всех на глазах.

Строков и Лионелла шагали по театральному коридору вдвоем. Читка закончилась, и Магит их отпустил.

Строков сутулился при ходьбе, у него был притупленный, хмурый взгляд, борода делала его лицо нелюдимым.

– Мне кажется, что вы на меня сердитесь, – сказала Лионелла.

– Нисколько.

Лионелла остановилась:

– Нам нужно поговорить.

– Здесь? – Строков тоже остановился. – Пойдемте лучше в кафе. Здесь есть одно местечко…

– Вы не поняли. Это деловой разговор. Точнее – просьба, – слабо улыбнулась она.

– Вы меня просите? – удивился Строков.

– Это касается смерти Кропоткиной.

– Так-так… Я весь внимание.

– Вас, вероятно, вызовут для дачи свидетельских показаний.

– Мне нечего рассказать. Когда гроб летел в зрительный зал, я был в гримерке.

– Вас спросят не об этом, – предельно аккуратно уточнила Лионелла. – Вас спросят о нашей прогулке в кулисье за три часа до начала спектакля.

– Кажется, я понимаю, о чем идет речь… Вернее, слышал, что у вас неприятности.

– Кто еще в театре об этом слышал?

– Все, – кратко ответил Строков. – Итак, что я должен сказать следователю?

– Правду.

– Думаю, нужны уточнения. Иначе вы бы не затеяли со мной разговор.

– Меня тревожат два момента. – Лионелла смотрела ему в лицо, ожидая понимания или, по крайней мере, ответной реакции. – Когда я сдуру улеглась в этот гроб… – Она покачала головой. – Вот ведь какая глупая…

– Я слушаю, слушаю…

– Вы упомянули о креплениях, за которые цепляются тросы, и предложили мне их потрогать.

– А я действительно предложил? – уточнил Строков.

– Разве не помните?

– Ну, если вы говорите, наверное, так и было.

– Все было именно так.

– И что? Я должен сказать следователю, что предложил вам ощупать крепеж?

– Боже мой, как глупо это звучит! Как будто я склоняю вас к лжесвидетельству.

– Мне это ничего не стоит… – вежливо проронил Строков.

– Просто скажите правду.

– Ну хорошо. С этим все ясно. Поговорим о втором моменте. Их ведь два?

– Вам позвонили, вы ушли, а я осталась в гробу. Речь идет о непродолжительном промежутке времени. Верно?

– Вы думаете, я это помню? – Он усмехнулся. – Мне позвонила жена, и, если начистоту, краткость в разговорах – не ее добродетель.

– Надеюсь, вы не скажете это следователю? – осторожно поинтересовалась Лионелла.

– А что я должен сказать?

– Вы словно шантажируете меня, – огорчилась Лионелла.

– Да нет же! Нет! – Строков по-дружески завладел ее руками и, словно уверяя, их сжал. – Можете на меня рассчитывать, я не скажу лишнего. Правду, и только правду.

– Надеюсь, – тихо проронила Лионелла и отдернула руки.

Они отправились дальше, и Строков между прочим сообщил:

– А ведь я в тот день узнал о замене Костюковой только на сцене. Вот ведь как получилось: Костюкова села на больничный и, верно, расстроилась. Но в результате осталась жива. Другое дело – Кропоткина. Радовалась, что открывает театральный сезон, и так глупо погибла.

– По моему мнению – это судьба, – заметила Лионелла.

– Всего лишь общая фраза, любезная Лионелла Павловна. Вдумайтесь, из-за каких мелочей меняются наши судьбы и от чего зависит сама жизнь.

– Вы не пришли в тот день на читку.

– А почему вы об этом говорите?

– Если помните, мы встретились в кулуаре после того, как читка закончилась.

– У меня была запись стихов на городском радио. Магит меня отпустил.

– Что читали?

– Бродского.

– Любите поэзию? – спросила Лионелла.

– Обожаю, – ответил он. – Особенно Бродского.

– Глядя на вас, никогда бы не поверила.

– Человеческая внешность обманчива. Актерская внешность обманчива вдвойне. Увидев вас впервые, я, как ни странно, тоже ошибся.

– В чем? – поинтересовалась она.

– Как-нибудь расскажу. А теперь мне нужно идти.

Они попрощались, и Лионелла отправилась в костюмерную. Разговор со Строковым оставил у нее неприятный осадок. Она будто просила его соврать, а он словно искал предлог отказаться.

Срезая путь, Лионелла пересекла пустой зрительный зал, где кресла были накрыты большими полотнищами ткани. На сцене под кроной зеленого дуба расположился помещичий дом, стучали молотками рабочие, и реквизитор расставляла на столе посуду.

– Рудик! – На сцену вышел механик сцены. – Где он?

Кто-то ответил:

– Там, у станка![6]