Лишь через несколько минут — сперва он рухнул на колени и приподнял Мэнди голову — Фрэнк понял, что на втором этаже все еще шумит вода. Наверняка ванна переполнилась, ведь на первом этаже с потолка сначала капало, потом полилось, будто трубу прорвало. Казалось, в доме разразился тропический ливень.

Фрэнк взлетел по лестнице и распахнул дверь ванной. На полу там тоже лежала женщина, его бабушка, — ее сердце просто остановилось, — а в ванне плавало крошечное тельце. Рыжие волосы прилипли к бледному личику, ручки и ножки неподвижны, в глазах удивление — Фрэнк-младший словно увидел на потолке северное сияние.

Непредумышленное убийство — такого обвинения поначалу добивался приставленный к Фрэнку адвокат. Да, Фрэнсис виновен в гибели Мэнди. Он не хотел убивать жену, но убил. Таковы факты, и Фрэнк понесет заслуженное наказание.

Увы, разбирательство получило неожиданное продолжение. На суде выступила сестра Мэнди и заявила, что ребенок был не от Фрэнка и тот, узнав о коварстве жены, хладнокровно убил сына.

— А моя бабушка? — спросил Фрэнк. — Доктор определил, что ее погубил инсульт. Это несчастный случай.

— У нее действительно был сердечный приступ, — согласился окружной прокурор. — Чему удивляться — на глазах пожилой женщины ее внук убил собственного сына.

Прокурор обвинил его в предумышленном убийстве. Адвокат, почувствовав, что дело плохо, под конец процесса вызвал эксперта по посттравматическому стрессу и выработал новую линию защиты — стал утверждать, что убийство совершено в состоянии аффекта. Только Фрэнка это уже не интересовало. «Какая теперь разница?» — думал он.

Ему дали двадцать лет с последующим правом на условно-досрочное освобождение. Первые восемь Фрэнк провел в психиатрической клинике. Потом его признали вменяемым и перевели в Стинчфилд. На день побега Фрэнку оставалось сидеть еще два года.

— Я чувствовал, что пора оттуда выбираться, — сказал он. — Знал, что надо прыгать в окно. И не ошибся: веская причина впрямь была.

Причина была в ней, в моей маме. Тогда я этого еще не понимал, но Фрэнк выпрыгнул в окно, чтобы спасти ее.

Мама попросила меня съездить в библиотеку. Им с Фрэнком понадобилась книга о Канаде и Приморских провинциях. Зачем выбираться из дома втроем, если я могу на велосипеде туда прокатиться?

— Генри, твоя мама в моих руках, — проговорил Фрэнк. — Не забывай, я ее связывал. Это называется «захват в заложники».

Его тон напомнил, как через пару лет после развода папа подал в суд какое-то заявление. Тогда к нам приехала женщина, представившаяся опекуном на время судебного процесса, и расспрашивала маму о ее отношении к родительским обязанностям.

— Испытываете ли горечь и обиду по отношению к бывшему мужу? — допытывалась она. — Делились ли негативными чувствами с сыном?

— У меня нет обид на отца моего ребенка, — невозмутимо ответила мама, растянув губы в улыбке. — Полагаю, он хорошо со всем справляется.

— А что вы думаете о новой супруге своего бывшего мужа? Можно сказать, что вы негативно влияете на отношение сына к мачехе?

— Марджори — очень милая женщина, — отозвалась мама. — Уверена, мы все прекрасно поладим.

Опекун на время судебного процесса не видела, что случилось после ее ухода. Мама вытащила из холодильника галлоновую упаковку молока — настоящего, тогда она еще ездила за покупками, — вскрыла ее, встала посреди кухни и начала медленно лить молоко на пол, словно поливала цветы.

Сейчас все немного иначе, но я не сомневался: «захват в заложники» — то, что, по мнению Фрэнка, нужно говорить в такой ситуации. Как бы плохо я ни думал о них с мамой из-за того, что они собирались сбежать в канадскую деревушку, а меня подбросить папе и Марджори, в одном я не сомневался: Фрэнк маме не навредит. Каждое слово Фрэнка убеждало: если его застанут у нас в доме, мы не пострадаем.

— Я никому не скажу! — заверил я, старательно играя роль испуганного сына, так же как Фрэнк играл роль безжалостного преступника.

Праздничный уик-энд — не самое оживленное время для городской библиотеки. Работала она только из-за распродажи книг, вся выручка от которой шла на покупку новых штор или чего-то подобного. На лужайке у главного входа торговали лимонадом и овсяным печеньем, клоун делал фигуры из воздушных шаров, а в коробках лежали книги вроде «Лучших рецептов для пароварки» и автобиографии Донни Осмонда. Посетители радостно суетились, говорили о жаре и о том, кто как освежается. Меня, конечно, не замечали. Я словно источал высокочастотные, не доступные человеческому уху сигналы, улавливаемые подсознательно: «Не подходи!» Все эти счастливцы, которые жевали печенье, листали старые информационные альманахи и иллюстрированные сборники «Разминка с Джейн Фондой» (я насчитал три экземпляра), не представляли, что творится у меня дома. Наверное, мой внешний вид говорил о полном равнодушии и к фигурам из шаров, и к легкому чтиву. Так оно и было.

Поднимаясь по лестнице, я думал, что все мои ровесники сейчас на пикниках — играют с летающими тарелками, крошат картошку в салат, плещутся в бассейне. Одно дело забежать сюда за лимонадом и парой детективов Агаты Кристи, но лишь полный придурок ищет материалы об острове Принца Эдуарда в последние выходные перед школой.

Впрочем, в библиотеке оказалась еще одна идиотка. Я увидел ее в читальном зале, куда принес энциклопедию, чтобы переписать данные в блокнот. Да, в ту пору информацию мы добывали в книгах. Она сидела на одном из стульев с кожаной обивкой, на которых я сам люблю располагаться, когда здесь работаю. Девчонка замерла в позе лотоса, словно медитировала, но с книгой перед глазами. Она была в очках, с косой и в шортах, которые выставляли напоказ ее ноги, но еще больше — ее худобу.

Вроде бы моя ровесница, но раньше видеть ее не доводилось. Обычно я стесняюсь и разговор не завязываю, однако встреча с Фрэнком не прошла даром. Он из окна больницы выпрыгнул и вообще столько безумных вещей натворил. Чем я хуже? С такими мыслями я и спросил девчонку, где она учится.

— Я недавно сюда переехала, — ответила она. — На этот год меня отправили к папе. Официальная причина — расстройство питания, типа смена обстановки пойдет мне на пользу. Хотя, я думаю, мама просто спихнула меня отцу, чтобы с бойфрендом своим развлекаться.

— Понимаю тебя, — отозвался я.

Дико говорить с кем-то о том, что творят Фрэнк с мамой, но незнакомка вызывала доверие. Еще она была новенькая и симпатичная. Не из красавиц, но чувствовалось, что в отличие от большинства девчонок ее интересуют не только шмотки и мальчики.

Я спросил, что она читает.

— Хочу разобраться в своих правах, — ответила она. — И в детской психологии.

Она изучала виды подростковых психических травм, чтобы подать в суд на родителей, которые ей наносят эти самые травмы.

Ее звали Элеонор. Вообще-то, она из Чикаго и до недавнего времени приезжала сюда лишь на каникулы. Она восьмиклассница и поступила в шикарную частную школу, где основной упор делают на театральное искусство, на спорт плюют с высокой вышки и можно одеваться как угодно, хоть кольцо в нос вставлять, учителя не пристанут. Но в последний момент супершкола накрылась. Идиоты-родители сказали, что у них нет денег, — и привет, средняя школа Холтон-Миллс.