– Юля, – погладив мою руку, сказала она. –Вам незачем оправдываться. Я видела вас там, в больнице. Вы, должно быть, непомните, вы были в таком состоянии… Я все понимаю. – Мы замолчали, потомона опять заговорила: – Знаете, мне надо бы привыкнуть, что его нет. Последниегоды мы совсем не виделись. Я даже не подозревала, что он вернулся, толькокогда он оказался в больнице, узнала… Звонил он редко, от случая к случаю. Нотеперь… теперь мне кажется, что жизнь без него… простите. Я не должна этогоговорить, вам и без того тяжело.

– Он ваш сын, и ваша утрата куда страшнее, чем моя.Пройдет время, и моя жизнь наладится, еще встречу кого-нибудь…

– Эти слова должна бы сказать вам я, – мягкоулыбнулась она.

– Какая разница, кто их скажет. – Я тожеулыбнулась, и мы опять замолчали.

Но теперь молчание не было давящим, мучительным.

– Следствие еще не закончено, – сказала она черезнекоторое время. – Впрочем, вы, должно быть, знаете. Никого не нашли.Говорят, Павел связался со скверной компанией, просто так в людей не стреляют,по крайней мере, это заявил мне следователь. Может, он был никудышным сыном, ноэто мой сын.

– Мне он был хорошим мужем, – ответила я.

– Спасибо, – кивнула она.

– Не за что. Это правда. Может, он и связался соскверными людьми, но сам таким никогда не был. Что бы там ни говорилследователь. Вы сказали, что не знали о том, что Павел в городе, наверное, оего друзьях вам тоже ничего не известно?

– Нет, – покачала она головой. – Я понимаю,что вы спрашиваете не просто так. Жаль, что ничем не могу вам помочь. Последнийраз Павел был здесь три года назад. Привез мне часы в подарок. Часы неработали, и он, смеясь, сказал, что их нельзя починить и поэтому они ему оченьнравятся. Старинные часы… он сказал, что они будут напоминать мне о нем, идобавил, что так можно обмануть старость: часы не показывают время, и ты незнаешь, сколько лет прошло и каков твой возраст. И с его подарком я буду вечномолодой. Он мог быть очень милым, – добавила она с печалью.

– Да, – согласилась я, больше всего в тот моментмне хотелось проститься и уйти. – Как дела у Сережи? – спросила я,чтобы отвлечь ее от мыслей о Павле.

– Хорошо. Учится, работает. Живет у моей двоюроднойсестры. Почти каждый выходной приезжает…

Она рассказывала о младшем сыне, а я кивала и иногдазадавала вопросы, демонстрируя заинтересованность. Ей не очень-то хотелосьрассказывать о нем, а мне слушать, и она, скорее всего, об этом знала, но мыпродолжали говорить, надеясь избавиться от боли. Наконец я решила, что могууйти.

– Мне пора.

– Да, конечно, – кивнула она. – Спасибо, чтопришли, Юля. Мы поднялись из-за стола.

– Я хотела бы вам кое-что подарить на память, –заговорила она и повела меня в гостиную. – Я подумала, что… – Онасмешалась, я стояла неподалеку от двери, терпеливо ожидая, что она еще скажет.Она подошла к шкафу и сняла с полки фотографию в рамке: я и Павел. – Выздесь такие красивые, – сказала она, протянув ее мне. – Не знаю,помните ли вы… прошло столько лет… в тот день вы победили на музыкальномконкурсе, и… я нашла ее в одной из книг, наверное, туда фото положил Павел. Унего была привычка использовать все, что подвернется под руку, как закладку.

Я взяла фотографию, не испытывая никаких чувств, все этобыло так давно, в какой-то другой жизни, и, в общем-то, не имело теперь ко мненикакого отношения. Но я была благодарна ей за то, что она все эти годы хранилафотографию, о которой ее сын вряд ли вспомнил хоть раз.

– Спасибо, – кивнула я, и тут мой взгляд упал начасы. Уродливый монстр, высотой почти в полметра, стоял на тумбочке. Стрелкисошлись на цифре «двенадцать». – Вы говорили об этих часах? – кивнувна них, спросила я.

– Да. Странный выбор, правда? Я имею в виду, странныйдля Павла. У него был хороший вкус, а это какое-то художественное безобразие.Иногда я думаю, может, он предчувствовал свою судьбу, и эти сломанные часы…

– Можно взглянуть? – спросила я, подходя ближе.

– Конечно.

Странное ощущение вдруг овладело мной, я смотрела на часы, инекое подобие догадки возникло в сознании. Я открыла стеклянную дверцу, маятникбыл неподвижен, я качнула его, и в этот момент зазвонил телефон, я вздрогнула иотдернула руку.

– Наверное, кто-нибудь из подруг, – улыбнуласьмать Павла и вышла в прихожую, где стоял телефон.

Я подняла часы, очень тяжелые. Повернула их. Задняя стенкабыла из дерева, она одна, наверное, весила килограмма полтора. Страннаяфантазия мастера.

Из прихожей доносился голос матери Павла, я покосилась надверь и приподняла часы. У Павла действительно был хороший вкус, что заставилоего купить этого монстра, которого к тому же невозможно починить? Антикварныечасы, конец девятнадцатого века, тогда любили всякие забавные вещицы. Я нажалана едва заметный выступ панели внизу, ничего не произошло, я нажала второй раз,сдвинув часы к краю тумбочки, придерживая их, и теперь с едва слышным щелчкомнижняя панель откинулась, и из образовавшегося отверстия выехал ящичек, точнодиск из компьютерного гнезда. В ящике лежала папка. Еще раз, покосившись всторону прихожей, я вытащила ее дрожащими руками и сунула под рубашку за ременьджинсов. Задвинула ящик и поставила часы на место. Руки дрожали, я ощутила, какмгновенно вспотела, и дышать стало трудно, я чувствовала себя воровкой ибоялась, что мать Павла заметит перемену во мне, но заставила себя пройти вприхожую. Увидев меня, она поспешила закончить разговор, я сунула ноги в туфли,радуясь, что не надо наклоняться, не то она бы непременно заметила папку. Ябоялась, что рубашка топорщится, и старалась не дышать, от этого было толькохуже.

– Вы не дадите мне какой-нибудь пакет, чтобы положитьфотографию? – попросила я.

– Да, конечно.