Один из стражей порядка случайно поворачивается ко мне, и я узнаю Гари, отчима Кеннета. Пару раз видела, как он подвозил моего сводного братца к школе, запомнила лицо. Наверняка обошелся с Джессом особо жестко, постарался пасынка ради. Потом Гари подходит к маме, разговаривает с ней около минуты, сует в руки клочок бумаги. Та, если и понимает его, не подает никакого виду. Он хлопает ее по плечу, шагает обратно к автомобилю, садится в него и задом выруливает на проезжую дорогу. Джесс, неотрывно глядя на нас в окно, откатывается, как морской отлив, от родного дома и семьи. Горестный плач Хани у моих ног уже перешел в судорожные всхлипы, а мама по-прежнему стоит как вкопанная там, где оставил ее чертов коп, и глядит в ту точку, где минуту назад стояла полицейская машина.

Теперь же от машины и предшествующих событий осталось только облачко пыли.

Я поднимаю сестренку на руки и, удерживая ее на бедре, подхожу к маме. Беру ее за локоть. На мгновение глаза ее проясняются, и она позволяет увести себя наверх по ступенькам в трейлер. Там, на ковре, валяется разбитая лампочка, раскиданы книги и коробки для дисков.

Я подвожу маму к тахте и усаживаю. Под боком устраиваю Хани. Та кладет головку на мамино колено. Мама начинает рассеянно гладить сестренку по головке, малышка сует большой палец в рот и закрывает глазки. Если оставить ее в таком положении, скоро заснет.

Только тогда я тоже позволяю себе опуститься на стул.

– Что произошло?

Лицо у мамы такое усталое, будто каждая секунда идет за час. Пожимает плечами.

– Сказали: это он убил. – Голос монотонный, как у священника на литургии, а слова – пусты, словно смысл из них вытрясли. – На молотке обнаружились его отпечатки. Двое рабочих заметили утром, перед уходом на обед, как они с Джимом спорили. Потом Джесс исчез со стройплощадки, и больше его там не видели.

Нет, боже, нет, нет, нет!

– Ну и что? – Я подавляю приступ подкатившей паники. – Он там работал не первый день, вполне мог браться за тот проклятый молоток. А «спорят» они вечно. Только этим и занимаются… занимались. И откуда уверенность, что те рабочие не врут? Почему полицейские их не допрашивают? Джима на работе ненавидели все!

Мой напор, вызванный страхом, кажется, немного растормошил маму, теперь ее речь звучит нормальнее:

– Допросили, детка. Конечно, допросили. Проверили обоих строителей, находившихся там тем утром, и еще десять в придачу. Всё указывает на Джесса, всё на нем сходится.

– Неужели не может быть других подозреваемых? Клиент какой-нибудь. Уволенный сотрудник.

Мама, как заведенная, качает головой.

– Только Джесс. Все остальные версии отпали.

– Это ошибка! В конце концов они во всем разберутся. Надо только донести до них, достучаться… – На последнем слове прорываются слезы. Закашливаюсь.

Мама неотрывно смотрит мне в глаза.

– Слишком много доказательств против него.

Я встряхиваю головой, прочищаю горло.

– Да нет же. Джесс легко воспламеняется, взвивается до потолка, но убить не способен. Он чист. Наверняка это кто-то другой.

– Надеюсь. Но даже если это он, брат остается братом. Не забывай.

Я не отвечаю сразу, и тогда она просто-таки испепеляет меня взглядом.

– Свои на то и свои, чтобы поддерживать в любом случае. Правы, виновны – не важно. Что бы они ни сделали, если любишь, всегда остаешься на стороне того, кого любишь. Вот так.

Что бы они ни сделали. От этих слов меня буквально с ног сшибает. Мама уже не уверена в невиновности Джесса. Я трясу головой и отхожу от мамы назад, шагаю к выходу из трейлера. Нечем дышать. Нечем.

Спотыкаясь на каждом шагу, ковыляю до кромки рощи. Голова кружится так, что кажется, вот-вот упаду в обморок. Перед глазами плывут черные пятна, желудок сводит от тошноты. Но в ту секунду, когда я, обессилев, прислоняюсь всем телом к ближайшей тощей сосне, бездну моего отчаяния заполняет плач скрипки. Сразу навостряю уши и вся обращаюсь в слух.

Мелодия, составленная их чистых, как слеза, идеальных нот, от которых волосы на макушке шевелятся, быстро разгоняет туман в моем мозгу и электризует его ясной уверенностью, пониманием: нет, не о грядущей смерти Джима предупреждал меня папа, а об аресте Джесса. Он предвидел, что так случится, предвидел, что мне потребуется его помощь.

Не знаю, что там сотворил – или не сотворил – Джесс, зато знаю, что́ теперь делать мне.

Когда мама наконец уходит к себе прилечь, я снимаю с крючка в коридоре ее ключи, залезаю в машину и с первой вечерней звездой на синеющем сумерками небе направляюсь к тете Ине.

Необходимо отыскать папину скрипку. Сегодня же.

* * *

Молочу что есть мочи в дверь до тех пор, пока тетя не отворяет. Вид у нее испуганный.

– Что такое? Что случилось? – Она отступает в сторону, чтобы дать мне войти.

Я сразу устремляюсь к самому сердцу старого дома, в маленькую общую комнатку за кухней, где папа любил играть по вечерам. Тетя едва поспевает за мной.

Поворачиваюсь и – прямо в лицо:

– Тетя Ина, где она?

– Кто?

– Скрипка.

– Я же тебе говорила: то, что ты слышишь, – просто эхо из прошлого. Скрипки нет.

– Нет, я различаю ее звуки, именно ее, уже много дней подряд. Здесь, у тебя. И в роще. Точно те же звуки, что извлекал из нее папа. Я знаю: это он. И его инструмент.

– Шейди, твой отец умер. Ушел от нас. Навсегда.

– Отсюда никто никогда просто так не уходит.

– Ну скрипки, во всяком случае, здесь нет, а если б и была… Папа не захотел бы отдать ее тебе, точно. Не захотел бы, чтобы ты на ней играла.

– Именно этого он хочет теперь. Он пытается со мной связаться, показать, где скрипка!

Тетя Ина качает головой.

– Ничего подобного. Уж не сомневайся. Верно говорю. Если я хоть в чем-то на свете уверена, так только в одном: Уильям не пожелал бы тебе играть на этой штуке.

– Тетя Ина, скрипка должна была достаться мне. Папа всегда обещал, что после него она перейдет ко мне. Взять ее – мой долг.

– Тогда уж бремя. От проклятой скрипки – только расстройство и несчастье, больше ничего. Я скорей умру, чем стану помогать тебе ее искать.

Ее слова пронзают меня насквозь.

– Значит, ты признаешь: она все еще здесь? А вовсе не в озере?

Она только плечами пожимает.

Я решаю зайти с другой стороны.

– Сегодня арестовали Джесса. Схватили и увезли в тюрьму прямо из дома. За убийство Джима.

– Арестовали?! – Этой новостью я застигаю ее врасплох и задним числом ругаю себя: следовало сразу ей позвонить. Тетя в своем добровольном заточении постоянно узнаёт все важное последней. Губы ее кривятся в странной гримасе от известия, но тут же снова сжимаются, твердо и непреклонно. – Ужас какой. Но почему ты сюда приехала, понятнее не стало. Какая связь между бедою Джесса и скрипкой Уильяма?