– Как вы устроились в гостинице? Надеюсь, вам вполне удобно там? – осведомился он, приблизившись ко мне и встав около могильной плиты.

В обычных условиях это был бы нормальный учтивый вопрос, но в данной ситуации он звучал неестественно, был не к месту. Что я могла ему ответить? Что я наслаждаюсь отдыхом? Что мне понравилась игра оркестра? Что я собираюсь записаться на массаж? Я просто кивнула в ответ.

– Это хорошо. Я боялся, что здешняя жизнь покажется вам слишком… примитивной, что ли. Некоторые из постояльцев, конечно, провинциальные обыватели, но вам недолго придется терпеть их общество.

– Я хотела спросить вас, когда…

– Когда вы должны совершить убийство? – Кёрс перешел на шепот, хотя, кроме нас двоих, на кладбище никого не было.

– Вы, однако, не стесняетесь в выражениях.

– Какие могут быть церемонии? Вы тоже предпочитаете называть вещи своими именами. Я читал ваши книги, миссис Кристи.

– Да уж, – хмыкнула я.

– Думаю, в конце недели будет в самый раз.

Как, уже? Я была застигнута врасплох, к тому же меня покоробила речь Кёрса. Он говорил об убийстве, словно о пустячной просьбе, выполнить которую не труднее, чем отвезти бисквит или баночку с земляничным вареньем на деревенскую ярмарку.

– В конце недели? Нет, это слишком скоро.

– Боюсь, у вас нет выбора. Все условия для этого будут к тому времени созданы.

– Да, но…

– Я объясню, как лучше всего действовать. Вы отправитесь в Лидс, где моя жена Флора живет после того, как мы расстались. Придете к ней домой и убьете ее. Каким способом – решайте сами, но я советую вам выбрать тот, что позволит незаметно скрыться. Шансов попасться у вас, как мне кажется, не больше, чем у меня самого. А сам процесс, думаю, мог бы вам даже понравиться. Этот опыт наверняка придаст вашим книгам бо́льшую достоверность. – Кёрс снял черную кожаную перчатку и, открыв портфель, достал оттуда большой коричневый конверт, продолжая наставлять меня: – Совершив убийство, вы должны вернуться в Харрогейт, как мы договорились. Когда будет напечатано сообщение о ее смерти – подтвержденной врачом, разумеется, – я поеду в Лидс, чтобы убедиться, что она мертва. – Он глубоко вздохнул и удовлетворенно выпятил грудь. – Не могу передать, какую радость доставляет мне эта мысль. Я верю, что нами движет само Провидение.

– Что-что?

– Мне кажется знаменательным, что мы сегодня встретились в этом святом месте. Трудно найти что-нибудь более подходящее. Мы как бы выступаем под эгидой Господа Бога.

– Знаете, у меня другое представление о Боге. – Я выплюнула эти слова так, будто мне в рот попало что-то зловонное.

Меня вдруг охватили слабость и тошнота. Я оперлась рукой о могильную плиту.

– Разрешите поддержать вас, – сказал Кёрс, подавшись ко мне.

– Нет! Не надо. Все нормально, благодарю вас.

Он сделал жест, словно собираясь взять меня за запястье. Рана моя зажила, но сама мысль о том, что он прикоснется ко мне, была невыносима. Рука Кёрса оставалась протянутой еще некоторое время. Он явно наслаждался моим замешательством.

– Может быть, стоит прогуляться по кладбищу и вы почувствуете себя лучше? Вы еще не успели рассмотреть надгробия?

Он пошел по травянистой дорожке между могил, и я поплелась за ним, как послушный ребенок со скучающим взглядом.

– Должен признаться, кладбища – мое хобби. Когда я приезжаю в город, где еще не бывал, то первым делом иду на кладбище. Надписи на могильных памятниках просто завораживают меня. Они дают пищу воображению. Я придумал развлечение: когда посещаю какое-нибудь кладбище впервые, брожу среди могил – вот как мы сейчас – и представляю, как жили люди, похороненные под этими камнями. Возьмем, к примеру, эту могилу. Здесь лежит Мармадьюк Лаптон, родившийся в тысяча семьсот девяносто девятом году и умерший в тысяча восемьсот сорок девятом. Что можно сказать о нем? Его имя – довольно красивое, правда? – позволяет предположить, что он был городским обывателем. Мне он представляется человеком с ухоженными бакенбардами и твердым, как эти надгробные плиты, характером, строгим моралистом, непоколебимым в вере. Но на могильной плите написано также, что его дочь Кристана умерла в возрасте одного года. Интересно, как Мармадьюк справился с утратой. Может быть, горе заставило его усомниться в Боге? А может, его утешила мысль, что Бог берет к себе самых лучших, самых невинных? Я смотрю, вы что-то притихли. Что вы думаете обо всем этом, миссис Кристи?

– Я… не думаю ничего определенного, – пробормотала я.

– Вы побледнели. Надеюсь, инфлюэнцу не подхватили? Возможно, вам надо попить местной воды, пока вы не уехали. Говорят, она творит чудеса. Правда, я в это не очень-то верю. Вы не пробовали пить ее?

– Нет, еще не пробовала.

Он остановился и повернулся ко мне, обдав отвратительным запахом своего дыхания.

– Пока не забыл – в конверте указания на пятницу. Там все, что вам понадобится: адрес, словесный портрет Флоры, кое-какие фотографии и описание ее обычного распорядка дня.

Кёрс протянул мне конверт. Я никак не отреагировала. Он вперил в меня убийственный взгляд, холодный и безжалостный, как у кобры. Однажды я видела, как она разглядывала ящерицу, которую собиралась сожрать. Кёрс пошел дальше по тропинке, держа конверт в руке, но вскоре остановился у холмика свежей земли. Выбитая недавно надпись на могильной плите гласила: «Элиза Рейд, 1919–1926». Она родилась в тот же год, что и Розалинда.

– Вас не интересует, почему девочка умерла? – Его глаза мерцали, как два черных турмалина. – Нет? Это не похоже на вас, миссис Кристи. Вы ведь всегда проявляли особый интерес к смерти. Я расскажу вам. Как-то раз – кажется, это было в сентябре – она играла в парке с двумя подругами, Сьюзен Поттер и Джемаймой Парджетер. Но подруги оказались недобрыми девочками. Они обидели Элизу, объединившись против нее, и убежали, оставив ее одну. Некий мужчина, по-видимому, нашел ее плачущей и пожалел. Возможно, он сказал, что проводит ее домой, к маме с папой. Но вместо этого он завел ее в какой-то сарай на краю города и там…

– Хватит, – прервала я его холодно. – Я не желаю слушать об этом. Прекратите.

– Вы не хотите узнать, чем кончилось дело? Это опять же совсем не в вашем духе. Я уверен, вы поймете меня, когда выслушаете историю до конца.

Я чувствовала себя слишком вымотанной и опустошенной, чтобы спорить. Кёрс дал волю своему красноречию, но я не вслушивалась в его болтовню с ее мерзкими подробностями и сохраняла бесстрастный вид, чтобы не доставлять Кёрсу садистского удовольствия.

– Вы закончили? – спросила я, посмотрев ему в глаза, когда он замолчал.

– А теперь возьмите конверт, будьте любезны, – сказал он.

Я не стала брать его.

– От всей души надеюсь, что вы не передумали. Не забывайте, что случилось с бедняжкой Элизой Рейд. А полиция, кстати, так и не нашла этого мужчину. Но если вам приходят в голову определенные подозрения, то вы ошибаетесь. Я не имею к смерти девочки никакого отношения, это не в моем духе. Однако я не удивился бы, если бы оказалось, что мой знакомый, о котором я вам говорил, знает кое-что об этом деле.