Почему же не выходит?! От злости Лютовид отшвырнул в сторону стол, вытащил саблю и принялся крушить все вокруг. Он рубил комнату, превращая в щепки и обломки. Лишь увидев выцветшее пятно простого полотна, остановился. Где она сейчас? С кем? Вспоминает ли о нем или уже позабыла? Лютовид обессиленно упал на пол и прижал платье к лицу. Запах вишни исчез. И только осознание того, что когда-то эта ткань касалась кожи Мельцы, удерживало от очередных безумств.

Он уже собирался провести ритуал заново, когда услышал среди обломков тихое копошение. Острые коготки царапали деревянную поверхность. Лютовид подошел к разгромленному столу и опустился на колени. Из-под перевернутой лагвицы показались блестящие черные перья. Они выглядели влажными и переливались алым и синим. За крылом вылезла когтистая лапка. Тощая, сморщенная, она выглядела покалеченной, неправильной. Подавшись вперед, Лютовид откинул чашу в сторону. Убогое болезное существо с огромными зелеными глазами и взъерошенными мокрыми перьями уставилось на него то ли злобно, то ли жалобно. На ушах торчали нелепые кисточки, но клюв… Лютовид наклонился ниже: клюв у птицы был серебряный, с мелкой вязью рун и символов, которым даже он не знал названия. Лапы и когти тоже сверкали серебром, Существо выпрямилось и взмахнуло крыльями. Филин… Вот кто это был. Крупный, но будто истерзанный бурей и хищниками.

Лютовид протянул руку, и филин запрыгнул на запястье, вцепившись когтями в кафтан, прорезая плотное сукно, раня кожу до крови. Алые капли пропитали ткань. Филин дернул головой, мазнул клювом по рукаву. Серебро окрасилось алым. И вдруг на широком клюве раскалились и засияли тонкие руны – имя духа. Стригжа. Его новый помощник. Лютовид погладил неказистую птицу по широкой голове, расправил встопорщенные перья. Он ощущал родство с филином – наверное, его кровь связала их. Будто так же жалко душа его выглядела.

Он подошел к узкому высокому окну и отворил его. В башню ворвался свежий воздух.

– Лети, Стригжа. Отыщи ее…

* * *

Осень-Туманница преображала всё, к чему прикасалась. Вот и местечко под названием Черен Пяск она тоже изменила до неузнаваемости. Богатое княжество вольготно раскинулось у берегов холодного Буйного моря. Мрачные темные пещеры, черный песок и туман – с одной стороны. Поросший густым лесом склон невысокой горы – с другой. Продуваемые всеми ветрами холмы – с третьей. Ну а с четвертой – редкие кустарники и дорога на столицу.

С приходом же Туманницы черных красок стало не так много. Повсюду алели крупные гроздья рябин, огнем полыхали оранжевые кроны осин и дубов. Голубые ели несмело прорывались сквозь пожар. Даже море радовало глаз яркой синевой.

Жили в Черен Пяске уединенно и тихо. Спокойно здесь было, привольно. Людей вроде и немного, да вечера в одиночестве коротать не приходится. Все друг друга знают. Те дома, что побогаче, отдельно от других расположились, вокруг них земли обширные, раздолье. Ну а кто победнее, те рядышком живут. Домики вплотную друг к другу стоят, каменными боками прижимаются, согреться пытаются.

А больше о жилищах простого люда и рассказать нечего. Как и везде они. Не богатые и не бедные. Не то чтобы большие, но и не маленькие. Дома как дома.

Самых больших домов в Черен Пяске четыре. Дом старосты, конечно. Мощный, надежный, в центре княжества поставлен, чтобы любой, кому помощь нужна, мог прийти да попросить. Рядом с холмами еще одни знатные палаты устроились. Там чета Сигг проживает. Владеет это семейство многими торговыми лавками в Черен Пяске, а дочь у них – первая красавица княжества.

Третий дом – госпожи Марницкой, вдовы. Возвышается он на холмах, над самым морем, будто над всеми. Красивый, уютный. И хоть сотнями ветров продувается, а все равно тепло в нем и покойно. Неподалеку от него последний дом примостился. Около пещер стоит, почти у самого берега. Мрачен и темен он. Дурная слава про него ходит. Поговаривают, до сих пор призраки неупокоенных хозяев там бродят, души невинные загубить пытаются. Давным-давно домом тем Проклятый атаман владел. Тот, который еще до нынешнего в Черен Пяске служил. В жены же он ведьму жуткую взял, из тех, что Дочерьми Тьмы зовутся. Страшные деяния в том особняке творились. Даже глупые мальчишки подальше от лихого жилища держатся.

Как и в каждом из девяти княжеств Северного кряжа, имеется тут свой атаман. Последнего Цельгом кликали. Был он таким древним, что при каждом движении слышался скрип стариковских костей.

Однако ж слыл Цельг мудрым и добрым паном. Его любили, уважали, иногда даже беззлобно подшучивали. Как и подобает летнему ворожейнику, отличался он веселым нравом и никогда не терял хорошего расположения духа. Вот, пожалуй, и всё, чем удалось запомниться Цельгу за свою долгую жизнь. В Черен Пяске всегда было спокойно. Потому работа атамана заключалась в нравоучительных беседах с чересчур буйными юношами да в помощи местному аптекарю, ежель тот вдруг не мог справиться с какой-нибудь язвой.

Некоторые поговаривали, что Цельгу не удалось в жизни ни одну ведьму повстречать. Хотя нет, тут же добавляли острословы, был один случай как-то. Попалась на глаза Цельгу Чертова прислужница, и бравый атаман тут же в преследование пустился. Но была та ведьма чуть ли не старше самого ворожейника. Убегая, зацепилась за корягу да шмякнулась в грязь. Она бы, может, и успела сбежать, да Цельг к старости подслеповат стал, не заметил пенек низкий, споткнулся, кубарем на ведьму и покатился. Чуть не осрамил старую!

Вот такие истории рассказывали о старом Цельге. Он, впрочем, не обижался. Посмеивался тихонько да трубку курить начинал, загадочно глазами сверкая. Знатный атаман был… Но не бессмертный. Когда он умер, печаль пришла в Черен Пяск. Хоронили всем княжеством. Великий могильный камень Цельгу поставили – большой, красивый. Надпись на нем рунами выбили… Долго еще бегала молодежь к Цельгу – рассказать о своих бедах да горестях. А Цельг и после смерти своих отроков не оставлял. То листвой пошелестит – утешит, то птичкой прочирикает – развеселит.

Да только делать нечего, и в каждом княжестве атаман должен быть, за порядком следить, от ведьм, Черта и всякой разной скверны народ оберегать. Погрустили-погоревали жители да стали думать, где нового ворожейника взять.

* * *

Холодная морось, неизменная примета Туманницы, оседала на одежде, волосах и оружии. Едва клинки ударялись друг о друга, во все стороны летели ледяные брызги. Они попадали в глаза и рот, мешая разглядеть противника и сделать такой необходимый вдох. Ветер трепал разноцветные стяги, установленные на заграждении вокруг ристалища. И казалось, что это не мокрая ткань развевается, а птичьи крылья со свистом разрезают влажный воздух. Лютовид не мог не отвлекаться, слыша эти звуки. Ему все казалось, что это Стригжа летит обратно с новостями о Мельце.

– Хватит мечтать! Сражайся! – Взбешенный Сальбьерг рубанул саблей, и острое лезвие прошлось по скуле, обожгло болью.

Лютовид дернул головой, капли крови взмыли в воздух и смешались с дождем. Наверное, ипат думает, что он считает его слишком слабым противником, а потому так равнодушно относится к бою. Но Лютовиду было наплевать и на мнение воеводы, и на следивших за поединком кметей. Он понимал, что тратит драгоценное время на обязательной утренней тренировке. Сальбьерг вновь сделал какой-то невероятный бросок, его сабля поймала серебристые капли воды. Лютовид же устал от нелепого сражения. Он поднырнул под руку ипата и, почти упав на землю, по-змеиному вырос прямо перед воеводой. Острое лезвие сабли уперлось в шею противника. Медленно по коже потекли алые струйки крови. По рядам кметей прошел испуганной шепоток. Лишь двое каменнецких атаманов, что тоже наблюдали за тренировкой, остались невозмутимыми. Сальбьерг с такой силой сжал челюсти, что был слышен скрип его зубов. Лютовид убрал саблю, вытер о штанину и вложил в ножны.