— Добрый вечер, ваша светлость, — приветствовал он хозяина замка. Гарри, как ни парадоксально, оказался герцогом.

— Благодарю вас, Руперт, мы справимся сами. Можете быть свободны до утра.

Мы перешли в бескрайнюю гостиную, и я устроилась на круглом диване у камина: шорты вдруг показались слишком куцыми и перепачканными травой, чтобы валиться в шикарное кресло. В то время как гондольер держал дистанцию чересчур, на мой вкус, короткую для человека, не желающего называть свое имя, Гарри окружил мою сестричку почтительным вниманием. Их нежность и явная тяга друг к другу создавали атмосферу страсти, которая накрыла нас всех. Момент редкостных возможностей мог увести куда угодно, если бы не был прерван: входная дверь хлопнула, и в гостиной появились три девочки-подростка.

— Папочка…

— Девочки! Уже вернулись из школы? — Гарри поднялся им навстречу. И тут же обернулся к гондольеру: — Нашим гостьям, пожалуй, пора возвращаться. Их наверняка заждались.

Магия момента была утрачена, но гондольер по крайней мере спас меня и сестру от унижения.

— Вперед, девушки! — воскликнул он, хлопнув в ладоши. На его лице сияла дружеская улыбка, в глазах заплясали смешинки. — Вернуть вас к Анне на пикник — мое самое горячее желание.

* * *

Следующим утром гондольер позвонил Анне, чтобы поблагодарить за радушный прием. Он также поинтересовался, не сможет ли «одна из тех девушек» взять на себя запись результатов отборочных соревнований, назначенных на середину дня.

— Ваша сможет, — ответила Анна, давая понять, что его мотивы очевидны.

Три часа спустя я вела машину к полю для выездки, где меня представили тренеру. Вдвоем с ним мы устроились в «рейндж-ровере», припаркованном у короткой стороны прямоугольного поля, тренер следил за успехами наездников и лошадей, а я записывала его комментарии. Гондольер внимал нашей беседе, заняв пост у дверцы с моей стороны.

— Верхом ездите? — спросил тренер.

— В шесть лет каталась на осле и еще как-то раз на верблюде, в зоопарке. — Причастность к конному спорту в этом обществе ценилась очень высоко, но вранье было чревато.

Гондольер пригласил меня на обед, поданный в бывшем амбаре неподалеку от элегантного особняка. Сам он предпочел сесть отдельно, оставив меня в компании участников выездки, но, несмотря на дружелюбие моих сотрапезников, я очень скоро устала от главенствующей в их беседе лошадиной темы и собралась уходить. Прощание с гондольером показалось излишним: он был поглощен застольной дискуссией. Я уже села за руль и повернула ключ зажигания, когда гондольер прибежал на парковку.

— Вы куда?

— Обратно, к Анне.

— А я хотел пригласить вас на чай. Там будет парочка моих друзей. Пожалуйста, соглашайтесь!

Я согласилась. Я только счастлива была отвлечься от хаоса в моей жизни.

— Поедем вместе на моей машине? Сможем пообщаться, — предложил он, однако равноправия в общении не принял, немедленно перехватив право на вопросы.

— Где вы живете?

— В Лондоне, — нарочито туманно отозвалась я.

— Где именно в Лондоне?

— На Чешем-Кресчент.

— Вы что же, родом из Лондона?

Вполне оправданное недоверие: район я назвала самый дорогой и машину водила соответствующую, зато туфли в эту картину не вписывались.

— Из Шропшира.

Я прочитала его мысли: ага, нашлось объяснение не столичному налету в выговоре. Вероятно, он и прочие детали дорисовал: небольшая частная школа, собственный теннисный корт, однако пони не держали, поскольку верхом она не ездит.

Мой спутник вел машину, а я незаметно изучала его профиль. Гондольер был классически хорош собой.

— Вы так и не представились, — сказала я.

Он назвал только свое имя и тут же попросил номер моего телефона. Я улыбнулась, покачала головой, и остаток пути мы проехали молча.

Чаепитие происходило в студии у известной скульпторши, в обществе мраморных и бронзовых лошадей, ожидающих отправки во все концы света. Несколько экземпляров, сообщила хозяйка, займут свои места во дворцах владык Ближнего Востока, а одна лошадка предназначена для «домишки Твинки на Багамах». Неожиданно глаза дамы загорелись:

— О-о, дорогой! Хочешь сплетню? Нянька нашей старушки Ф. влюбилась в Гарри! Он ведь в их дом частенько заглядывает — а нянька решила, что он к ней приходит. Совсем ошалела, пришлось ее уволить, так что они остались без няни и разрываются на части. Как думаешь, Гарри способен увлечься нянькой?

Я стояла у окна с видом на лужайку, где дети скульпторши играли в крикет. Чаем меня угостили, однако из беседы исключили — и слава богу. Няня, о которой шла речь, была моей родной сестрой, и гондольер об этом знал. Он рассмеялся скованно, но тему не развил, ограждая нас всех от неловкости. Почему, спрашивается, эта дама считала таким уж невероятным, что одинокий мужчина, пусть даже герцог, влюбился в мою рыжеволосую красавицу сестру, пусть даже она всего лишь няня? Гондольер вернул беседу в прежнее русло творчества, а я ушла в свои мысли: мальчишки на лужайке напомнили о счастливых днях островной жизни, сейчас казавшейся такой привычной.

Далекий голос окликнул меня по имени. И еще раз. Я очнулась — гондольер протягивал мне егерские боты:

— Мы решили прогуляться. Хотите с нами?

Сентябрьское солнце висело совсем низко над горизонтом и только светило, но не грело, пока мы шли по узкой тропинке, что вилась вдоль реки и убегала в поля. Оставив своих спутников далеко позади, за беседой об общих знакомых, я подобрала юбку, чтобы голыми ногами ощутить шелковистость высокой травы. Я наслаждалась безмятежностью золотых полей в предзакатных лучах, когда пушистый колосок защекотал мне шею. Я обернулась. Сзади стоял гондольер, и две наши тени вытянулись бок о бок на земле.

Поле для выездки мы, вернувшись, обнаружили пустым. Все уже разъехались. Я тоже собралась в обратный путь, но была остановлена вопросом:

— Вы точно запомнили мой номер телефона? — Гондольер продиктовал его вторично; я кивнула, не слишком, впрочем, напрягая память. — Позвоните, пожалуйста. (Я кивнула еще раз.) Лучше запишу. — Он вручил мне листок с аккуратными, четкими цифрами. — Вот, положите в карман. Не потеряйте!

* * *

Обосновавшись в квартире на Чешем-Кресчент, я жила в ожидании звонка Юриста. Через неделю молчания забеспокоилась, что он меня больше не любит. Через две недели засомневалась — а любил ли когда-нибудь? Через три недели мысли о любви испарились, осталась лишь тревога о ренте. Интерес ко мне, возможно, потерял Юрист, но отнюдь не домовладелец, который названивал ежедневно с вопросом о дате следующего платежа. Я долго потчевала его известной мантрой должников «теперь уже точно со дня на день», однако рано или поздно наступает момент, когда тянуть некуда. Мы договорились встретиться.