Трамп нашел способ возбудить американскую общественность. Когда он поставил борьбу с мексиканскими иммигрантами в центр своей кампании, расположение избирателей среди республиканцев изменилось, а его рейтинг подскочил с 16 до 57 %. Такого подъема не было ни у одного из соперников Трампа. Другие кандидаты республиканцев, соперничавшие с ним, начали вторить этим идеям, призывая к повышению безопасности и ограждению от беженцев. Сенатор из Техаса Тед Круз — латиноамериканец (но по происхождению кубинец, а не мексиканец) — отметил, что «незащищенная граница с Мексикой позволяет нелегальным иммигрантам, преступникам и террористам ступать на американскую землю».

По мере того как позиции республиканцев укреплялись, они перестали ограничиваться критикой мексиканцев. В ответ на теракт в Сан-Бернардино (декабрь 2015 года) Трамп и другие консервативные политики призвали к «полному запрету на въезд мусульман в США». Теперь не только нелегальные беженцы из Мексики были «убийцами» и «насильниками», но и легальные иммигранты мусульманского вероисповедания оказались потенциальными террористами. Запрет, примененный примерно к миллиарду мусульман, распространялся, по всей видимости, и на тех, кто посещал членов семьи, приезжал учиться, и на родителей, ищущих специализированную медицинскую помощь для своих детей. «Тот, кого задевают комментарии [Трампа], не знает характера американского народа», — написала в «Твиттере» радиоведущая Лора Ингрэм. К тому моменту 59 % республиканцев поддерживали запрет, но только 36 % широкой американской общественности восприняли его положительно. Всего через несколько месяцев в марте 2016 года 51 % американцев высказались в поддержку запрета на въезд мусульман в страну.

Эти политики в максимальной степени использовали типичное для американцев чувство — страх перед иммигрантами. Америка не торопится открывать свои двери приезжим, будь то поток еврейских беженцев из Восточной Европы в 1930–40-х годах или сирийские переселенцы наших дней, которых в США не сильно жалуют (особенно по сравнению с Канадой и другими странами).

Однако большинство американцев не понимали: все эти успешные лозунги, играющие на худших предубеждениях, уходят корнями к опубликованному столетие назад научному трактату, написанному Мэдисоном Грантом, нью-йоркским специалистом по охране природы.

Все началось с гороха. В 1866 году угрюмый и ворчливый монах-августинец из моравского города Брно опубликовал в официальном журнале Брюннского общества естествоиспытателей Proceedings of the Natural History Society of Brünn научную статью, которую никто не заметил. Монаха звали Грегор Мендель, а статья была посвящена гороху. Менделя интересовало: что будет, если скрестить высокое растение гороха с низким? Каким выйдет «потомство» — высоким, низким или среднего размера? А если горох с морщинистыми стручками скрестить с горохом, имеющим гладкие стручки? Или же растения с зелеными листьями скрестить с желтолистыми? Результаты его очень удивили: никакого промежуточного варианта не существовало. В следующем поколении растения были либо высокими, либо низкими; стручки — либо морщинистыми, либо гладкими, а листья — либо зелеными, либо желтыми. Черты никогда не смешивались, но некоторые особенности, казалось, доминировали. Высокие растения доминировали по отношению к низким, морщинистые стручки — к гладким, а зеленые листья — к желтым. Мендель делал выводы не на основе отдельных растений или нескольких лет исследований; он работал более 10 лет и провел тысячи вариантов скрещивания растений. В конце своей статьи монах предположил, что каждое растение гороха наследовало один «фактор» от каждого родителя. Сегодня мы называем эти «факторы» генами.

Несмотря на распространенное мнение, Грегор Мендель не открывал наследственности. И до его статьи люди знали, что можно вывести коров, которые дают больше молока, кур, которые лучше несутся, и лошадей, которые чаще выигрывают скачки. Правда, они не понимали, почему это происходит. У них не было теоретического обоснования. Благодаря Менделю появилась возможность заранее определить, будет ли у животного выражена та или иная характерная черта. Мендель перенес животноводство в область вычислительной биологии.

Через несколько лет после публикации статьи Менделя британский ученый Фрэнсис Гальтон, троюродный брат Чарлза Дарвина, перенес исследования с гороха на людей и от физических черт перешел к тому, что имело гораздо большее значение. «Если можно вывести лучшую породу животных, — рассуждал Гальтон, — значит, можно вывести и лучшую породу людей? Разве нельзя унаследовать такие качества, как интеллект, верность, храбрость и честность? Разве отбор лучших представителей человечества не сделает мир совершенным? Свободным от пьянства, насилия и бедности. Избавленным от низших классов, которые больше не будут бременем для общества».

В 1869 году вышла книга Фрэнсиса Гальтона «Наследственность таланта»[28], где он изложил свой план, как усовершенствовать человечество. Гальтон утверждал, что британское правительство должно выдавать сертификаты о физической пригодности достойным молодым людям и предлагать деньги за каждого произведенного ребенка. И это будет недорого. Фрэнсис считал: «Если британцы будут готовы потратить на улучшение человеческой расы лишь одну двадцатую часть того, что сейчас тратится на улучшение пород лошадей и скота, то какую плеяду гениев мы могли бы создать!» Он назвал свое учение евгеникой (от греческого понятия «хороший род», или «породистый»).

Но была тут и темная сторона. «Конечно, я не предлагаю пренебрегать больными, слабыми или несчастными, — писал Гальтон, — но я бы определил эквивалент благотворительной помощи, которую они получают, предотвращая тем самым размножение менее совершенных членов породы». Гальтон утверждал, что сумасшедших, преступников и нищих следует помещать в монастыри и закрытые учреждения «с целью ограничения их возможностей производить потомство низкого класса». Выведение новых видов превратилось в устранение негодных.

В начале 1900-х годов евгеника пересекла океан и добралась до небольшой бухты недалеко от Хантингтона. Здесь, на пляжах Лонг-Айленда, появилось американское движение приверженцев евгеники. Человека, отстаивавшего дело Гальтона, звали Чарльз Дэвенпорт, и он был аккредитованным членом академической элиты Америки. Дэвенпорт происходил из длинной линии английских и колониальных конгрегационалистских министров Новой Англии. Он получил докторскую степень по зоологии в Гарварде, затем преподавал в Чикагском университете, а в 1904 году был назначен директором станции экспериментальных исследований эволюции в Колд-Спринг-Харбор.

Чарльз Дэвенпорт поклонялся Фрэнсису Гальтону. «Как [общество] претендует на право лишить убийцу жизни, — сказал Чарльз, — точно так же оно может уничтожить отвратительную змею безнадежно порочной протоплазмы». Он утверждал, что стоимость ухода за неполноценными гражданами Америки составляла около 100 миллионов долларов в год. Пришло время что-то предпринять по этому поводу. И он создал архивную службу евгеники в Колд-Спринг-Харборе, тщательно отслеживая и тех, кто достоин, и тех, кто недостоин продолжения рода. Несколько лет спустя Чарльз вытащил Гарри Лафлина из заброшенной маленькой школы в Ливонии (Миссури) и назначил начальником. Дэвенпорт был исследователем (предоставлял научные «доказательства», чтобы поддержать их дело), а Лафлин — лоббистом (убеждал стоящих у власти принять законы, чтобы устранить низшую породу граждан).