Сулейман перевел взгляд с одной женщины на другую.

Поднял руку… Застыли евнухи. А султан обронил прозрачный, легкий платок, развернулся и ушел.

Кизляр-ага был уже рядом с Настей:

— Следуй за мной! — приказал строго.

Настя зажмурилась, испуганно закрыла лицо руками, приготовившись к смерти. И вдруг услышала от него мягче:

— Пойдем! Тебя ждет султан!

Здесь Настя растерялась.

Посмотрела на Махидевран, застывшую в лучших своих одеждах, как громом пораженная.

Настя пошла, а Махидевран разорвала на груди свою одежду. Обнажилась большая, крепкая грудь, но Настя и не оглянулась.

Не помнила, как и куда шла и как оказалась в небольшом краеугольном будуаре гарема, где в зарешеченные окна заглядывал синяя, душистая сирень.

Султан полулежал на широченном высоком ложе, на трех матрасах, на простынях из тонкого полотна, с множеством подушек, все в зеленых красках — красках Османов. На нем не было тюрбана.

Сердце Насти билось так сильно, что она оперлась об окно. Молодой Сулейман встал, подошел к ней и взяв ее за руку, повторил свой вопрос:

— Как давно ты здесь?

— Три недели, — ответила она взволнованно.

Заметив это, повелитель и спросил:

— Ты почему такая испуганная?

— Я не испугана, — отвечала тихо, — теперь не знаю, как покажусь на глаза своей госпоже, которой я невольно отменила твой приход.

Настя забыла от испуга добавить какой-нибудь титул, принадлежащий Халифу. Он очевидно принял этот промах на счет незнания языка и обычаев. И улыбнулся:

— Ты вовсе не должна показываться ей на глаза.

— Разве не так же плохо мне теперь будет у любой из твоих жен? — вздохнула.

Султан теперь уже весело засмеялся:

— Ты, как вижу, не знаешь, что ту женщину или девушку, к которой султан хотя бы раз прикоснется, отделяют и дают ей личных невольниц и евнухов.

Поняла. Вспыхнула от стыда… Ответила:

— Мусульманам Коран запрещает насиловать невольниц против их воли.

Молодой Сулейман посерьезнел. Отпустил ее руку и с удивлением спросил с ударением на каждом слове:

— Ты знаешь Коран?

— Знаю, — ответила уже немного смелее. — И знаю, что ты могущественный хранитель и исполнитель заповедей Пророка.

— Кто учил тебя Корану?

— Набожный учитель Абдуллах, в Каффе, в школе невольниц.

— Он хорошо учил тебя… — не без гнева сказал обиженный султан, которому еще никто не смел отказать. Но любопытство победило гнев, и он спросил уже спокойнее: — Ты веришь в Пророка?

— Я христианка, — ответила уклончиво.

Улыбнулся, думая, что уже имеет преимущество над ней:

— И как же ты можешь полагаться на книгу Пророка, если не веришь в него?

— Но ты же веришь! — ответила она естественно и весело, и этим совсем обезоружила его. — И ты здесь решаешь, не я.

— А ты умная! — удивился Сулейман. — А по своей воле осталась бы здесь, если бы я решил взять тебя в свой гарем на правах одалиски?

— Ты не сделаешь этого, — ответила.

— Почему?

— Во-первых потому, что я христианка.

— А во-вторых?

— Во-вторых потому, что я только как служанка послушная…

Опять удивился Сулейман этой странной беседе:

— Во-первых, ты и как служанка не совсем послушная!

— А во-вторых? — уже раскованнее спросила девушка.

— Во-вторых — говори ты в-третьих, потому что не закончила.

— Закончу! — тряхнула она своим золотыми волосами. — Поэтому в-третьих я думаю, что только тогда можно отдаться мужчине, когда его любишь…

Растерялся немного султан.

— Значит, тебе нужно понравиться? — спросил немного насмешливо.

— Да, — ответила наивно.

— А ты знаешь, что я за такие слова я мог бы взять тебя силой в свой гарем как рабыню?

— И имел бы только рабыню… — спокойно ответила Настя.

— Понимаю. А как женщина ты хотела бы, чтобы твоей воле подчинялись все мои палаты. Правда?

— Нет, — ответила искренне как ребенок. — Не только палаты, но и вся твоя земля! — и вызывающе тряхнула своим золотом.

Сулейман был удивлен сверх меры. Тень жесткости совсем исчезла с его уст… Подошел к окну, вглядываясь в ясную ночь.

— Я задал тебе много вопросов… Спроси меня, о чем хочешь… — Повернулся к ней.

Настенька внимательно посмотрела на него — не глумится ли. Нет. Спросила серьезно:

— Почему у тебя покрасневшие глаза?

И снова был поражен султан.

— Потому дел было много… Но так спрашивала только одна женщина — моя мать, когда я был мальчиком… — Тихо сказал. — Какой подарок ты хочешь? Жемчуга, рубины? Что хочешь?

— Позволь мне читать книги… Люблю поэзию, особенно персидскую. Омара Хайяма всего. Он такой радостный…

— Ты знаешь персидский язык?

— И арабский тоже. Хуже, чем турецкий, но понимаю…

— Этого не может быть… — снова удивился Сулейман.

— Учитель Абдуллах давал мне читать и твои стихи… Они у тебя такие грустные. Меня это поразило… Видимо, ты очень одинокий…

Это окончательно ошеломило Сулеймана. Оцепенел. Неожиданно схватил ее за плечи и начал целовать со всей жаждой молодости. Защищалась изо всех сил. В борьбе с ней увидел молодой Сулейман серебряный крестик на ее груди, который держала она одной рукой, как если бы это был ее спасение.

И этот крестик действительно защитил Настю от первого взрыва султанской страсти. Встал Сулейман, снял свой золотой султанский сигнет (символ власти), положил на шелковую подушку со словами:

— Я снял свой сигнет, хотя это вопреки обычаям. Сними и ты свой крест.

Но Настя, хотя и была уставшая, покачала головой — нет, и готова была защищаться дальше.

И снова подошел Сулейман к окну, вглядываясь в звездное небо, а потом сказал тихо, не оборачиваясь:

— Ты самая удивительная женщина из всех, что я знал… Кто ты, откуда, как тебя зовут?

Настя смотрела на высокую фигуру Сулеймана с благосклонностью. Понравился он ей. Ответила, будто бы тихо пела:

— Я с Украины. В школе невольниц меня звали Хюррем, а здесь твой славный сын называет меня Роксолана… Отец мой священник православный. Твои татары вывезли меня силой из дома, в день венчания. И продали меня как невольницу…

— Ты была уже женой другого? — обернулся Сулейман.