— Нет, — ответила спокойно. — В день венчания вывезли меня.

— Как звали твоего жениха?

— Степан.

— Он красивый?

— Да.

— Красивее меня?

Настя промолчала. Султан немного нахмурился:

— Думаешь о нем?

— Да… — с достоинством ответила девушка. — Как и о матери, и об отце. Не знаю даже, живы ли они… Снятся каждую ночь… Ты этого не поймешь. Ты повелитель в своей стране, а я рабыня на чужбине…

Сулейман внимательно посмотрел на Роксолану — и, может, впервые в этой наложнице увидел не женщину, существо для наслаждений, а человека.

— Можешь идти…

Бесконечные коридоры гарема. Впереди молча шел Хассан. У смущенной Насти было впечатление, будто бы весь гарем не спал этой ночью… Раз за разом будто случайно отодвигались занавесы комнат и будуаров по обеим сторонам коридоров и выглядывали из них любопытные лица невольниц, одалисок… Ощущала на себе взгляды их удивленных глаз — то полных любопытства и зависти, то неприкрытой ненависти. Чувствовала раздражение в каждом своим нерве. Не знала, как идти, что делать с собственными руками, как держать голову. Шла, как между двумя рядами огней и розог. Едва сдерживала слезы.

Когда подходила к своей комнате — выглянула Махидевран, презрительно улыбнувшись. Настя поклонилась ей по-прежнему, как раньше, хотела остановиться, но Хассан шел вперед, и она последовала за ним. Хотела было войти в свою комнатку для рабынь, но Хассан покачал головой и направился дальше. Наконец открыл дверь…

Настя вошла — и чуть не утратила равновесия. Помещение было огромное, светлое, украшенное ценными коврами. Служанки и евнухи, находившиеся в нем, низко ей поклонились. Поклонился и Хассан перед растерянной девушкой:

— Благословенно пусть будет имя твое, Роксолана Хюррем, и пусть Аллах принесет через тебя добро и ласку свою в вельможный Дом Падишаха! Это твои слуги. Если эти комнаты тебе не понравятся, о, Хюррем, можешь взять другие.

— Эти комнаты превосходны… — ответила Настя и посмотрела в окно. Там уже светало и слышалось щебетанье ранних птиц в садах сераля.

— Спасибо за первое доброе слово, Хюррем, — сказал довольный, дал знак евнухам и слугам — все вышли, кроме двух невольниц. Они засуетились и принесли своей госпоже ночную одежду. Хотели надеть, но Настя отправила их, стала осматривать свои владения. Была здесь и купальня, и гардеробная с прекрасными флаконами дорогих духов.

Фаворитка гарема и ее слуги. Художник Шарль Амадей Филипп Ван Лоо

Чего там только не было! На маленьких столиках из черного дерева стояли благовония из Индостана, прекрасные масла и многое другое, чего Настя никогда не видела.

Настя села на ковер. Засыпая и шепча молитву она не выпускала из руки серебряный крестик.

Такой же крест возвышался на куполе церквушки в далеком Рогатине…

А было ли на самом деле: яблоневые сады, поля пшеницы, тихая река Липа, аисты над ней, и постаревшие отец с матерью во дворе дома. Прощались они со Степаном, собранным в дальнюю дорогу. Помогали ему зашить золотые монеты в пояс… Снаряжали телеги… Низко кланялись, благословляли, слезы проливали… Смотрели вслед ее суженому…

Часы на столе султана пересыпали без устали золотой песок. Ахмед-паша сидел на шелковой подушке перед Падишахом, который нервозно ходил по комнате. Наконец, немного успокоился.

— Мое сердце пленила христианская невольница необыкновенной красоты и ума. — Сказал. — Как высший хранитель Корана не хочу переступать святых заветов его и силой брать ее.

Визир не мог скрыть удивления:

— Тебе, о великий Падишах, посмела отказать рабыня в твоей спальне? Такого я еще не помню. Накажи ее!

— За что наказывать? — покачал головой Сулейман. — Она такая удивительная… Я такой еще не встречал. Изучала языки, науки, поэзию… С ней приятно говорить. Она умнее многих моих улемов… И ей же всего семнадцать лет!

— Дело женщины рожать детей, а не поэзия, о Великий султан… — спокойно уже вел беседу царедворец. — Я могу посоветовать лекарство от этой сладкой отравы…

— Какое же оно?

— Возьми ее силой! Утоли свою страсть. И эта рабыня станет такой же, как все остальные. Никто не посмеет что-либо сказать Падишаху.

И султан твердо отказал:

— Нет! Прошу тебя — освяти ее сердце благочестивой верой Пророка. Пусть она примет нашу веру!

Молча склонился в почтительном поклоне Ахмед-паша.

Настя играла с Мустафой. Теперь уже девушка была одета как пани. И за ней туда-сюда ходили две служанки — одна белая, одна черная. И новое положение не изменило Настю и ее взаимоотношения с маленьким мальчиком — радовались друг другу и шалили, на замешательство свиты царевича. Вот и сейчас играли в прятки. Мустафа нашел Роксолану за деревом, она, смеясь, побежала от него, а он — за ней. Вдруг зацепился за корни и упал. Ушиб колено. Больно было мальчику, но он крепился, не смел плакать. Роксолана бросилась к нему, подула на ранку, приголубила, искренне разделила его боль — он заплакал у нее на руках, обняв девушку.

Именно здесь перед ними появился суровый и неприступный Ахмед — паша. На этот раз он поклонился и перед царевичем, и перед Настей, поприветствовал их, а после сказал:

— Негоже наследнику престола слезы лить и искать жалости у женщины. Ты мужчина рода Османов, великих воинов и завоевателей!

— Он же еще ребенок! — не удержалась Настя. — Ему же больно!

Ахмед-паша потемнел от этих слов, и сказал:

— Позволь, о, наследник престола, поговорить с Хюррем. Пожалуйста, оставь нас. Тебя отнесут в палаты. Там доктор осмотрит твое божественное колено.

— Не пойду! — неожиданно заявил Мустафа. Он уже оправился, и еще крепче обнял Настю. — Хочу быть с Роксоланой!

Ахмед-паша удивленно замолчал. Неподалеку застыли слуги Мустафы с лектикой, готовые отнести мальчика.

Наконец Ахмед — паша, вздохнув, еще раз поклонился Насте:

— О Хюррем! Ценю твое доброе сердце, но в каждой стране свои обычаи. Тебе, на которую склонил свою десницу самый могущественный из султанов, следовало бы привыкнуть к жизни и законам нашего народа. Принять веру нашего Пророка. Многие новые и прекрасные тропы к счастью открылись бы перед тобой.

Роксолана улыбнулась:

— Я глубоко уважаю обычаи и культуру вашего древнего народа. Но разве для этого нужно отрекаться от Бога?

Ахмед — паша выпрямился, не стал больше уговаривать. Сказал с уважением:

— Я передаю тебе пожелания нашего повелителя Сулеймана.