А помимо этого, сколько же еще побочных расходов — есть, пить, худеть (а то так к тридцати пяти будку разнесет — в экран не влезешь), отдыхать с комфортом. И потом женщины — на них-то сколько денег уходит. Он, Кирилл Боков, без женщин обойтись не может. И пусть там всякая желтая любопытная сволочь не интересуется насчет его ориентации. Нормально у него все с ориентацией. И женится он спустя какое-то время успешно. Возьмет невесту из солидной, богатой семьи. Сыграет свадьбу на зависть всем. Вот уж на это никаких денег не пожалеет.

Зазвонил мобильный. Этот личный номер Кирилла Бокова знали совсем немного людей.

— Алло, да, я.

— Кирюша, здравствуй.

Боков поморщился. Сестра звонит. Сеструха Надька. Из Читы. Опять что-то в семье. Они снова от него чего-то хотят.

— Как ты, Кирюша, здоров?

— Я здоров. Как ты?

— Ничего.

— Как дети?

— Лена в первый класс у нас пошла, а Витюшка… Витюшка приболел, неделю занятий пропустил… А как там ты?

— Я же сказал — у меня все хорошо.

— Гастроли кончились?

— Да, кончились. В Москве будет концерт, — Боков сказал это и тут же пожалел. Зачем? Сейчас заканючит — пригласи, такое событие, как же без семьи — без сестры, без шурина, без племянников-сопляков, без братьев младших, бездельников, без матери?

Вообще, семья доставляла Кириллу Бокову, по его же собственному мнению, одни только неприятности. Боков родился в Чите. И до восемнадцати лет никуда из Читы не выезжал. Боковых в Чите было видимо-невидимо. И сама семья была большая, и двоюродные-троюродные братья-сватья имелись. И тетки, и дядья. Но по крайней мере эти, дальние, только надоедали звонками — как же, родственник Кирка в знаменитости выбился. На эстраде поет, по телевизору в Москве его показывают. Дальние хотя бы денег не клянчили — знали свое место там, в Чите. А вот семья…

Боков был средним братом. А даже в сказках народных средние братья — люди умные, прижимистые. Это младшие — дураки, раздолбай. А средние — нет, средние знают, что уж лучше синица в руках, чем какая-то Царевна-лягушка в болоте.

Семья в Чите уповала всеми фибрами души на него как на кормильца и главу — вот что было самое неприятное. Сестра, ее муж, младшие братья не хотели понять одной простой вещи: он, Кирилл Боков, вырвался из Читы, из своего прошлого окончательно и бесповоротно. Он с брезгливостью отряхнул родимый читинский прах с ног — навсегда. И он — не дойная корова для семьи. Он — не курица, несущая золотые яйца.

Да, он сейчас вполне обеспечен, даже богат, если хотите. Но он помнит и другие времена. И досыта этих нищенских времен нахлебался. Он, Кирилл Боков, должен устроить свою жизнь здесь, в Москве. Завести дом, жену, детей. Потом эстрада не такое уж и прибыльное дело. Пой, пляши, пока молодой. Потом придут другие, выбросят тебя вон, как скомканную промокашку. Надо крепить свой тыл, заводить в Москве связи, заводить прибыльный надежный бизнес — кафе, ресторан, покупать недвижимость.

А на это нужны деньги, и немалые. И если все вот так бездумно транжирить на семью в Чите, то, извините, с голым задом можно остаться в конце-то концов.

— Кирюша, — голос сестры звучал неуверенно, просяще.

Боков уже знал, что она скажет. Нет, надо избавляться от этого телефона. Пусть семья из Читы, как и все — продюсеры, музыканты, поклонницы, звонит в его офис. А там уж секретарь решит — соединять или не соединять.

— Кирюша, родненький, такое дело…

— Что еще?

— Не знаю, как и сказать, деньги нужны. Очень, — голос сестры дрогнул.

— Сколько?

— Долларов пятьсот, семьсот.

— Прости, сейчас ни бакса не могу. Возможно, позже будет какая-то сумма — пришлю. У меня сейчас тут срочный разговор — прости. — Боков дал отбой. Вот так. Только так с ними. Сеструха Надька — тоже прорва ненасытная. Пятьсот баксов ей, семьсот! Куда, зачем? На что в Чите тратить? Муж у нее есть — инженер, на заводе работает. Зарплату там им платят. На племянников, что ли? Фрукты, правда, в Чите дорогие, но ничего, перебьются племяши его и без фруктов Он-то в свое время мальчишкой жил на одних макаронах и тушенке. И ничего. Вон каким стал. Нет, на себя Надька хочет эти деньги потратить. Она всегда была такай мотовка — джинсы, сапоги, дубленку, все ей дай самое-самое. Теперь как же — сестра знаменитости, разве можно чалдонкой ободранной ходить? Обойдется. Боков стиснул зубы И ведь не первый раз уже клянчит, Ну, сто баксов он ей пошлет, но пятьсот-семьсот?!

Он глянул на примолкшего Свирского. Что, все слышал, да? Коробит тебя, Олежек? Ничего, мало ли что в семье происходит. А ты не подслушивай.

— Кира, насчет завтрашней репетиции, я… Опять звонок. Боков так и не услышал от Свирского, что там насчет репетиции.

— Да, я.

— Кирюша, — голос сестры Нади срывался, — ты извини, это снова я. Я не сказала тебе — такое дело. Эти деньги пятьсот долларов…

— Ты сказала семьсот.

— Нет, нет, пятьсот хватит на первое время. Это за обследование надо заплатить — томография компьютерная, потом еще как-то называется — я забыла — двести, сто пятьдесят и еще сто пятьдесят. Столько обследование стоит…

— Кому обследование? — Боков начал терять терпение.

— Маме. Мы не писали тебе — ты был на гастролях. Не хотели тебя раньше времени тревожить. Мама просила не говорить тебе. Она плохо себя чувствовала все лето. Пошла к врачу, ну и… В общем, ей обследование как можно скорее надо пройти, в больницу лечь. А такая аппаратура только в коммерческом отделении…

Боков закрыл глаза. Ложь. До чего может дойти сестра Надька — до такой вот лжи. Мать больна! Да мать здоровее их всех! Что, он не знает, что ли — у нее со здоровьем никаких проблем не было. И как только у Надьки язык поворачивается такое городить? Для себя ведь, курва, просит, по голосу ясно, для щенков своих, для мужа-неудачника. А мать приплетает, лжет. Думает, матери он даст и пятьсот, и семьсот… — Ладно, хорошо. Я пришлю деньги, — Боков отвечал отрывисто. — До свидания, у меня сейчас репетиция.

Он снова дал отбой. И на этот раз предусмотрительно выключил телефон. Серебристый «Мерседес», вырвавшись из пробки, въезжал в уютный двор на Пречистенке. Олег Свирский вышел из машины первым и открыл Бокову дверь. На пороге салона их приветствовал швейцар.

Через четверть часа Кирилл Боков уже не помнил о звонке сестры из Читы. Не вспомнил он о нем и в последующие дни.

Участковый Иван Захарович Кукушкин, окончив прием населения в опорном пункте, зашел в отдел, по его же собственному признанию Кате, только с одной целью: переодеться в гражданку. У вдового участкового с некоторых пор завелась дама сердца — самостоятельная и разведенная, на которой он уже всерьез подумывал жениться. После служебных трудов Кукушкин намеревался скоротать вечерок у нее дома, совместив, так сказать, приятное с полезным.